Вернувшись в спальню и взглянув на задремавшего Хохла, она почувствовала что-то вроде угрызений совести. Опять она использовала его в качестве замены, чтобы заполнить пустоту в душе, образовавшуюся с уходом Егора. Это было в ее стиле – сделать из волка послушную болонку, заставить лизать ее сапоги и вилять хвостом. Хохол, жестокий и вспыльчивый со всеми вокруг, с Мариной становился абсолютно безвольным, подчинялся любому приказу, даже просто взгляду. Это было странно и опасно – Коваль чувствовала, что в один прекрасный момент его терпению придет конец, и тогда никто не сможет предсказать его поведение. Однако менять свои привычки она не собиралась.

– Сука… – пробормотал сонный Хохол, переворачиваясь на спину. – Сука… что ж ты со мной делаешь… – Его лицо исказила гримаса боли, Марине показалось, что сейчас он проснется, но Женька продолжал спать, даже во сне страдая от ее жестокости.

Она легла рядом, осторожно обняв его, уткнулась лицом куда-то в шею, нежно поцеловала и прошептала:

– Мальчик мой, теперь все будет по-другому… теперь есть только ты и я… – и вздрогнула от его голоса:

– Врешь ты все. Не сумеешь – по-другому. И мне не надо.

– Женя…

– Все, хватит! Спи, уже очень поздно.

…А завтра снова будет день, полный событий и переживаний. Как всегда. И только Малыша не будет рядом. И надо жить, снова надо жить. Жить, стараясь не думать о том, что где-то в Англии самый любимый в мире человек обходится без нее. Без нее пьет кофе на кухне, смотрит новости и отправляется в офис, без нее приезжает вечером домой, без нее ложится спать в своей черной прохладной спальне.

«Можешь считать себя свободной» – так он сказал.

И не спросил – а хотела ли она этой свободы…