– …Пробивает с трехсот метров рельс. Убедил. А вот теперь скажи: нужно ли?

– Давай, Бурый, я тебе вкратце все же диспозицию обрисую, как ты просил сначала, а? Все просто, как тульский пряник: они, девушка и старик, или – цель, тогда…

– «Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил…» О, вспомнил! Смерть Кощеева – в яйце! Только не помню, в левом или в правом! Ну – это ничего. Очередью – срублю оба! А конец – делу венец! Правильно мыслю?

– Помолчи, рубака! Они – цель, если я дам тебе отмашку. Щелкну дважды по переговорнику. Но… скорее всего, они – наживка. Какие-то люди выйдут на них – поговорить, может быть, и жестко, спросить «нечто о нечто»…

– Корсар, ты опять заговариваешься. Что значит – «нечто о нечто?»

– То, что я сказал. Сам не знаю.

– И что за люди придут по их души?

– Я что, гуру? Шаман? Откуда мне знать?

– Погоди, Корсар, ты третьи сутки в этой карусели крутишься, так? Кем они тебе показались? «Чисто спортсмены», «кровавая гэбня», «профи без страха и упрека» – кто они? Согласись, вопрос не праздный.

– Соглашусь. Похожи на выпускников одной школы боевых искусств, которые получили прививку… «от жизни».

– Как это?

– Помнишь пословицу «ничто человеческое мне не чуждо»?

– Ну. И – что?

– Вот здесь – наоборот. Все человеческое им чуждо.

– Даже смерть?

– Даже. Они если и знают, что это, то в расчет не берут. Совсем. Словно есть они на этой земле или нет их – не важно.

– Так чего мудрить? Обычные «торпеды».

– Безжалостные, беспощадные и… бесхвостые.

– Какие?!

– Бесхвостые. Понимаешь, у них в глазах вместо зрачков – штрихи, словно у змей или ящериц… А хвостов – нет.

– Напугал ты меня, командарм. А вообще… Нет – и хорошо. Обрубать не надо.

– Бурый, ты, пожалуйста, навыки вспомни бесшумного передвижения, а балагурство – забудь.

– Чья бы корова…

– Боец Буров! Пойдем по одному, с разных сторон; дом, возможно, уже под наблюдением, так что очень тихо, с носка на пятку…

– Может, вдвоем? Спина к спине? Так отбиваться легче… если помнишь.

– Помню. Но сейчас мы идем не отбиваться. А – побеждать. Другого способа выжить теперь – просто нет.

– Даже если свалить в Парагвай?

– Не хочу я в Парагвай, Бурый. Это – моя страна. Живу я здесь. И дальше хочу жить. Долго и счастливо.

– Хорошо бы еще и – красиво. Помнишь поговорку – «красиво жить не запретишь»?

– Но и не прикажешь. Я пойду первым. Просачиваться будем тихо, как тени. По одному. Врозь. По продвижению все понял, боец?

– Так точно, – спокойно, веско, без тени ёрничества ответил на этот раз Сашка.

– Вот и славно. Чует мой загривок, что именно теперь и настанет «момент истины».

– «И познаете истину, и истина сделает вас свободными…»

– «Если пребудете в слове Моем…» В Евангелии от Иоанна – так.

Буров, казалось весь уже нацеленный на будущую смертельную схватку, чуть повернулся, смерил Корсара странным, отсутствующим взглядом, словно уже находился в другом измерении, в другом течении мысли. В другой галактике…

– Да-да… Ты всегда был умный. И правильный. Я – пошел. – На губах его мелькнула улыбка. – Не прощаюсь.

Колыхнулись ветви орешника, и Буров исчез – словно и не было. Ни звука шагов, ни шелеста листьев или веток – ничего. Будто боец и впрямь растворился в густом, как молоко, да еще и сером от непрошедших утренних сумерек тумане.

Корсар выждал, как пишут в Книге, «время, и полвремени, и четверть времени», так, по меньшей мере, ему казалось, и – тоже шагнул вперед, в непрозрачную кисею тумана, словно – в стылую темень омута.

«Шел я лесом, видел беса, бес картошечку варил…» Эту фразу, сказанную промежду делом Буровым, Корсар повторял и повторял: что называется, привязалась, на то время, когда он не шел даже – сочился, словно тот же туман, через мглистый утренний лес. Тот казался пустым. Необитаемым. Но… то в одном месте – ветка колыхнулась – чуть в другом ритме, чем остальные, под наплывом легонького ветерка… То в другом – листья, которым положено трепетать на том же ветру, – буквально вытанцовывали пляску святого Витта… И что это говорило знающему человеку? «Не верь глазам своим»? Верь! Потому что это – не листья, а лохмотья под названием «свет-тень» на комбинезоне укрывшегося спеца. Едва касаясь микрофона, Корсар трижды щелкнул по переговорнику, услышал в наушнике ответный щелчок и выключил пусть нехитрую, но все же технику совсем: чтобы лишними волнами не тревожила эфир и не привлекала внимания тех, кто за эфиром этим следил. Буров понял, что дом окружен, значит – действовать по обстановке.

Итак: Ольгу и академика Волина «интернировали» и постараются захватить и выпотрошить. Это первый допуск. А – второй? Второй в том, что у нападавших есть свой посвященный, и ему не нужны ни Волин, ни Ольга – только записи, формулы, заклинания – назвать можно как угодно, а если просто, то ключи. Ключами к силе и власти, превращающей людей в зомби, нападавшие, судя по всему, уже обладают, может быть не в полной мере… Тогда им нужен «ключ» – «жизни вечной». Вечной – не бывает до поры, сам Господь Бог это предусмотрел, но вот возможность продлить жизнь с семидесяти лет до семисот или тысячи годков – это впечатлит любого. И кажется – почти вечностью. Ради такого ключа заинтересованные люди положат не то что академика Волина и Ольгу с Корсаром и Буровым в придачу, но, если надо, население десятка-другого неслабо населенных стран… Как выражался один знакомый Корсару банкир: «Я бы купил себе немножко вечности». И даже не…

Стоп. Это фантазии. Сейчас – работа. В чем она? Только в одном: почему Волин и Ольга не призовут себе на помощь полчища, легионы, «тьмы и тьмы» своих, преданных зомби? Чего они ждут?! Почему?! Пока Корсар не нашел ответы на все вопросы – он не уйдет. Потому что без всех этих ответов он и жив-то будет «условно» – пока неведомому противнику не придет в голову довести до конца начатое. Не из неприязни к Корсару, не из-за боязни разоблачения – просто чтобы концов не оставлять, просто потому, что везде и во всем должен быть порядок. Такие дела.

Лицо Корсара неуловимо изменилось: оно стало жестким, собранным, сосредоточенным. В предутреннем неверном свете вся его фигура словно слилась с окружавшим его туманом, и весь он притом – подался вперед, как хищник перед броском… Корсар прикрыл на мгновение глаза, и взгляд его выхватывал вещи или предметы словно из тумана, на мгновение фокусируясь на них…

Потом – блеск граней алого перстня – ослепительный, сияющий… Корсар плывет в коконе воздушных пузырьков, в черно-зеленой воде… Над ним растекается пламя, вспыхивает ало, опадает желто… Корсар выныривает, судорожно вдыхает воздух… в нем тает оранжевый всполох близкого взрыва… Все это Корсар увидел словно мгновенным, блесточным калейдоскопом, а слышал – другое: голоса академика Волина, Ольги…