пассы для беременных женщин, и тысячу и одно внимание, которые разворачивались вокруг будущего ребёнка.

Я иногда подолгу любовался, с каким терпением и нежностью Клаудио читал своей дочери, касаясь образовательных вопросов по гинекологии и педиатрии, разъясняя ей некоторые положения.

И посреди был Жильберто, счастливый от мысли о будущем наследнике.

Все строили догадки про пол ребёнка, планировали события, думали о будущем. «Донна» Хуста повторяла историю о человеке, который нёс корзину с яйцами, мечтая об их разведении, которые принесут невероятных цыплят.

Все смеялись.

С нашей стороны, защищая Мариту, как только можно в процессе перевоплощения у сестры, мы разделяли всеобщее восхищение.

Всё здесь дышало спокойствием и надеждой.

Заказанный ребёнок походил на священный залог примирения с жизнью в семье. Мир, внешне окончательный, вошёл в их дом во Фламенго, словно все пройденные трудности уже навсегда переданы в архив в ящики времени. Но в этом обхождении с удачей всё ещё трепетало прошлое, словно частично больной корень, спрятанный под землёй, несмотря ни на что, поддерживающий цветущий ствол дерева.

И наступило одно утро, когда оба банкира обнаружили Марину в состоянии тревожного уныния.

Сразу же это отнесли за счёт физических проблем. Но состояние ухудшалось, и пришлось вызывать врача, но и тот не смог определить причину такого внезапного ухудшения состояния.

Марина стала чахнуть…

Неделю спустя, Клаудио воспользовался случаем, чтобы начать разговор наедине, и стал задавать вопросы. Он страстно хотел видеть её выздоровевшей, крепкой и опасался всевозможных осложнений. Он призывал её к доверию и оптимизму. Она должна молиться, должна верить. Владеющая знаниями о спиритизме, она не могла не знать, что будущий ребёнок требует отдыха и радости. Заметив, что в какой-то момент дочь склонила голову вниз и поднесла платок к глазам, он стал настаивать, чтобы она открылась ему. Он не будет чинить ей никаких препятствий. Он чувствовал себя угнетённым, он же отец. За исключением Жильберто, которого он считал уже своим сыном, у него, кроме неё, не было никого, кому бы он мог помочь или что-то посоветовать.

Взволнованная, его собеседница встала, прошла в комнату и принесла оттуда листок бумаги. Это было письмо. Клаудио прочёл его, не скрывая своего изумления и печали, обозначившихся у него на лице.

Письмо было от Немезио. Он говорил о своём возвращении в Рио после шести месяцев, проведённых в Европе. Он исповедовался ей без стеснения. Говорил, что устал от всего, кроме неё, что любит её с необычайным пылом. Он в курсе того, что была свадьба. Но по возвращении домой он никогда не сможет считать её своей невесткой. Его сын — это не что иное, как кретин, пугало, говорил он, от которого они должны держаться подальше, чтобы лелеять своё счастье, которое он, Немезио, сам упустил, покинув её. Он просит у неё прощения и ждёт её. Он видел новые страны, созерцал чудеса, которые восхищали его, но его сердце превратилось в пустыню, мыслью связанную с ней.

Почти половину своего чувственного рассказа Торрес-отец ссылался на теории сочувствия и нежности. Но в последней части он впал в неуважение. Он ворошил её память, спрашивая о наименее предпочтительных её уголках. Он обвинял себя в ностальгии, в том, что расстроен. Он требовал от неё встречи. Он даст ей инструкции по разводу. У него есть прекрасные друзья в Барро. Пусть она не разочаровывает его, иначе ему останется лишь пустить себе пулю в лоб. Он не будет колебаться между счастьем с ней и самоубийством. Так что пусть она выбирает. Он передаёт свою судьбу в её руки.

В письме не было никакого упоминания о Марсии.

Ногейра проанализировал серьёзность ситуации и стал думать… В молчании он вспомнил о драке в банке, о которой он не говорил детям, и заключил, что Немезио готов к любому насилию. Он смутно предвидел надвигающиеся мучения, но занялся утешением своей дочери. Он рассеял тени на её лице и по-отцовски добро улыбнулся. Она не должна себя мучить. Он лично пойдёт к коммерсанту и призовёт его к спокойствию и размышлениям, объявив ему о скором появлении ребёнка, который станет для него, Немезио, улыбкой Бога. Он не мог поверить, что эта новость не пробудит в нём умиления. Пусть дочь не волнуется. Её свёкор заранее вложит свою душу в роль дедушки, он забудет прошлое, приветствуя примирение с семьёй ради всеобщей самой великой радости.

Вместе с миром, который её отец предрекал её сердце, в глазах Марины блеснула надежда, она была очарована магией слов своего отца.

На следующий день Клаудио потихоньку отправился в провинцию. Он попросил помощи у своих близких друзей с тем расчётом, чтобы некоторые из корректоров агентства по недвижимости могли его слышать, и узнал, что вот уже несколько недель, как туристы вернулись домой. Но шеф оказался проинформированным о неприятных новостях и был в сильном раздражении. Отстранение своего сына расстроило баланс дел не только потому, что это нанесло удар по нравственному кредиту доверия Немезио, но и потому, что эти обстоятельства дали ход злоупотреблениям со стороны подчинённых, поведение которых не было на должной высоте. Долгое путешествие во время организационного кризиса, который связывали с отсутствием Жильберто, привело к финансовым бедствиям, обнажая дыры, которые трудно было залатать. Друзья общества быстро забрали оттуда свои капиталы, отказываясь от вкладов, которые гарантировали им безопасность. Тронутое ущербом, агентство недвижимости вынуждено было взять два огромных займа для выкупа, две трети которых Немезио взял их своих собственных средств. Ему оставались лишь весьма ограниченные возможности управления срочными операциям, чтобы избежать банкротства. И то ли потому, что он лишился своих качеств, которые очаровывали её, или потому, что она исчерпала все запасы чувств к нему, но «донна» Марсия оставила его и жила у Сельмы, планируя открыть собственный ресторан.

Ногейра с опасением получил всю эту информацию. Но даже теперь, с помощью молитвы преодолевая собственное отвращение, после обеда он пришёл к жилищу Торресов.

Его разум боялся худшего, сам он был печален…

Он нажал на кнопку звонка в вестибюле, преобразованном в сад. Но отец Жильберто, увидев его ещё издалека, когда тот выходил из автобуса, со своей террасы, где он курил в час сиесты, отправил ему предупреждение. Слуга дома пришёл от его имени сказать Клаудио, что тот может считать себя нежелательным гостем здесь. Хозяин не примет его ни сейчас, ни потом.

Всё поняв, Клаудио удалился. Попытка оказалась бесполезной.

Он вернулся к работе и попросился побеседовать с шефом, который стал его другом. Он показал ему письмо, посланное его дочери этим агрессором, и