– Вероятно… так и случилось…

– И что потом?

– Я умер…

– А через много лет вернулись на место катастрофы, чтобы забрать вещмешок?

– Я не отдавал себе отчета, почему меня тянет туда…

– Археология была поводом попасть в турано-уюкскую котловину?

– Полагаю, да… хотя раньше я думал иначе…

– Вы думали, что ваше призвание – изучать древности? Раскапывать клады исчезнувших цивилизаций?

– Меня… влекло не золото…

– А магическое «яйцо», которое не давало вам покоя, – заметил Ренат. – И вы добрались-таки до него! Как оно выглядит?

Слепцов побагровел, его губы беззвучно шевелились, но ему не хватало дыхания, чтобы вымолвить хотя бы слово.

– Это гладкий камень черного цвета, – ответила за него Лариса. – Его отличает от обычных обкатанных морем камней… серебряная проволока, которой он обмотан крест-накрест. Проволока почти срослась с камнем и кажется его частью. Он пролежал в земле много лет. Руну перт можно разглядеть, только если знаешь, что она там есть.

– Камень никому не бросился в глаза, кроме вас, Михаил, – добавил Ренат. – Никто, как вы выразились, на него не позарился, и вы решили, что не позарится. Поэтому вы рискнули взять его с собой. Вы привезли его сюда!

Слепцов перестал шевелить губами, кровь отлила от его лица, и он побледнел как полотно…

* * *

Бортников объяснил Марише, что из корня, похожего на человеческое сердце, он готовит заживляющее снадобье.

– Сок этого растения похож на кровь.

– Я бы не сказал. Жидкость была красной, пока я не смешал ее с другими ингредиентами. Произошла реакция.

Доктор слил в пузырек небольшое количество маслянистой жидкости, которая ни цветом, ни запахом не напоминала кровь. Это была прозрачная желтоватая субстанция с острым ароматом. Мариша понюхала и отпрянула.

– Фу! Ну и гадость!

На столе лежали остатки странного корня, которые на глазах высыхали и превращались в труху.

– Ничего себе… Что это?

– Неподходящая среда, – ответил Бортников. – Скоро от корня ничего не останется. Я вовремя успел!

– Я никогда не видела, чтобы корень так быстро высох…

Доктор плотно укупорил пузырек с драгоценным маслом и поднес его к лампе. Жидкость казалась неоднородной, словно в ней плавали бесформенные прозрачные сгустки. В электрическом свете они вспыхивали, как косметические блестки.

– Тебя главный послал? – вскользь осведомился Бортников. – Следить за мной? Ну, вот, можешь доложить ему, что я занимаюсь алхимическими опытами.

Мариша имела смутное представление об алхимии, поэтому не удивилась. Ее покоробили слова доктора о слежке по поручению главврача.

– Ты опять?! Сколько можно? – обиженно протянула девушка. – Я соскучилась, а ты не брал трубку! Я волновалась…

– Я был занят. Видишь, с этим корнем нельзя медлить? Я и забыл…

Он осекся и посмотрел на Маришу, но та была поглощена своей обидой и чуть не плакала.

– За тобой следила не я, а долговязая девица с косичками! – выпалила она. – Полуголая! Явно нездешняя! Может, она из Москвы прикатила? Модель, с которой у тебя был роман? В Грибовке такую фифу сразу бы заприметили!

– Полуголая? – переспросил Бортников. – С косичками?

– Ты что, не веришь? Думаешь, я вру?

«Это шаманка, которая принесла растение, – вспыхнуло в уме доктора. – Она все еще здесь?»

Он тут же забыл о ней, увлеченный снадобьем из чудесного корня. Какие у него свойства и как им пользоваться? Намазать все тело не хватит… Интересно, сколько оно может храниться? Не испарится ли содержимое пузырька уже завтра? И как быть с Вернером? Когда тот явится за маслом?

– Хочешь попробовать? – повернулся он к Марише. – Давай помажем твою ссадину? Мигом заживет.

Девушка с опаской покосилась на труху, оставшуюся от подозрительного корня. Еще недавно это было похоже на сердце, а теперь на столе – горстка красноватого порошка.

– Лучше не надо!

– Не бойся. Это не яд какой-нибудь. Запах, правда, резковатый, но он быстро выветрится.

– Ты сначала на себе попробуй…

Доктор снял хирургические перчатки, в которых он готовил масло, и кивнул.

– Ты права. Сначала на себе.

У него пересохло во рту от волнения. Вдруг он что-то перепутал, нарушил пропорции, и все усилия пойдут насмарку? Заклинания, которые нужно произносить при нанесении масла, вылетели у него из головы. А может, и не надо никаких заклинаний?

Его пульс участился, руки дрожали. Казалось, кто-то наблюдает за ним через окно, ловит каждый его жест, каждое движение. От этого в груди шевельнулся страх.

– Закрой шторы, – попросил он Маришу. – Подальше от греха.

– Какой грех? Мы ничего такого не делаем.

Бортников смотрел на искрящуюся субстанцию и не решался откупорить пузырек. Удушливый запах проникал даже сквозь пробку…

Щелк!.. Щелк!.. Вот они, голубчики!.. Доктор и медсестра, чьим шарфом была задушена последняя жертва. Беседуют, жестикулируют, что-то разглядывают. Щелк!.. Щелк!.. Щелк!..

Отличная фотокамера оправдывала заплаченные за нее деньги. «Они сообщники, – заключил детектив, продолжая щелкать. – Что-то обсуждают, к чему-то готовятся. Что у них на уме?»

Вольский сквозь зубы выругался и убрал фотоаппарат. Девчонка закрыла шторы! Осторожничает. Значит, есть, что скрывать.

Он сам до сих пор скрывал от официального следствия, что шарф, которым была убита официантка, принадлежит Марише. Хотел первым разоблачить маньяка и получить обещанный нанимателем двойной гонорар. Им двигал не один меркантильный интерес, но и азарт ищейки, которая идет по следу. Ему казалось, он близок к цели.

После разговора с Чемагиным детектив последовал его совету и вообразил маньяком… себя. Куда бы он направился этой ночью? Он дал волю интуиции, и ноги опять принесли его к дому, где поселился доктор Бортников.

Это правда, что преступник и сыщик играют в одну игру и действуют на одном поле. Только роли у них разные.

Сначала Вольский устроился за покосившейся банькой. Отсюда ему было видно крыльцо, и он мог контролировать, кто входит к доктору и кто от него выходит. Потом залез на дерево напротив окна и нащелкал снимков, запечатлев Бортникова с его пассией.

Чутье преступников не уступает чутью сыщиков. Видимо, Бортников и его сообщница почувствовали, что за ними наблюдают. Мариша закрыла шторы и оставила детектива с носом.

Он слез с дерева, но уходить не спешил, продолжал наблюдать. В воздухе была разлита опасность. Вольский отметил, что барышня с косичками больше не появилась. А дворовой пес вел себя странно: улегся в будке и уснул.