В каюту осторожно поскреблись и, приняв недовольное рычание Ферца за разрешение войти, сдвинули скрипучую дверь и дружно шагнули внутрь. Сквозняк прокатился по каюте, внося внутрь запах шторма – свинцово тяжелый, прелый, как груда гниющих водорослей.

– Господин крюс кафер!

Ферц предостерегающе поднял палец, щелкнул чучело по изуродованному носу, больше смахивающему на отвратного паразита, присосавшегося к башке материкового выродка, и развернулся к вошедшим.

Вошедшие вытянулись по струнке. Подбородки задраны, глаза горят, руки в белых нитяных перчатках сжаты в огромные кулачища.

С таких только скульптуру лепить – “Неукротимая ярость Дансельреха”, умгекехеотфлакш, с неукротимой яростью подумал Ферц. Сытые, довольные морды штатных допытчиков, одним умелым ударом выбивающие из материковых выродков информацию пополам с жизнью. “Где расположен ваш штаб?!!” – и удар под дых, от которого на допросный лист ложится подробная схема подходов, минных полей, ловушек вместе с черной кровью. Господин крюс кафер даже глаза зажмурил, до того ясно представилась ему эта картина, где в образе материкового выродка почему-то всплыло лоснящееся лицо стервы Серфиды.

Флюгел и Бегаттунг преданно смотрели на господина крюс кафера, чей градус бешенства вновь приблизился к той опасной черте, за которой начинаются неуставные отношения с тяжким членовредительством. Не то, чтобы они опасались господина крюс кафера, ибо его гнев, как правило, походил на яростно раскручивающийся смерч, сметающий все на своем пути, а Флюгелу и Бегаттунгу выпадала роль созерцателей, целыми и невредимыми следуя за стихией в “мертвом глазе” тишины и покоя. Правда за это приходилось расплачиваться последующей зачисткой попавшей под раздачу территории, перетаскивая в кислотные ванны останки и смывая кровь водой из пожарных шлангов.

– Дело Наваха у нас забирают, – прошипел господин крюс кафер.

– Так точно! – рявкнули на автомате Флюгел и Бегаттунг и только спустя мгновение до них дошло, что же сказал Ферц. – Это ошибка, господин крюс кафер!!

Ферц мрачно глянул на подчиненных, чьи головы предназначались исключительно для ношения каски и принятия пищи, а не для мыследеятельности, которую какой-то умник назвал не развлечением, а обязанностью. Но поскольку подобную обязанность в устав не запишешь, ибо проверить ее надлежащее исполнение не имелось никакой возможности, то и наказания за использования головы лишь в утилитарных целях не предусматривалось.

– Надобны не умные, надобны верные, – пробормотал Ферц, открывая сейф.

Дело Наваха разрослось до невероятных размеров – пухлые вместилища документов забили всю стальную утробу. От допросных листов, составлявших основную часть дело, разило сыростью пыточных, засохшей кровью и блевотиной. Ферцу их запах напомнил вонь туши дерваля, который ухитрился напороться на шхеры и там подохнуть, в недосягаемости от санитарных команд, распространяя по всей цитадели тяжелый смрад. Вот пусть и нюхает, возникла злобная мыслишка, но облегчения не принесла.

– Есть новая информация по Крысе, господин крюс кафер! – громогласно брякнул Бегаттунг.

– Так точно! – подтвердил Флюгел.

Убить, решил про себя Ферц. С особой жестокостью.

– Мы больше не занимаемся этим делом, солдат! – рявкнул господин крюс кафер, от всей души надеясь, что стерва Серфида в данный момент отлучилась от прослушки в гальюн.

Он выгрузил тома на стол (получилась приличная гора), опустился на жесткий стул, вцепился в столешницу и оглядел творение рук, нервов, крови, мозгов и прочих продуктов жизнедеятельности своих, своих помощников, оперативников, стукачей, испытуемых и, даже, кехертфлакш, Пелопея, чья кожа сейчас обрабатывалась заботливыми пальцами господина штандарт кафера.

– Ну-ну, – буркнул Ферц себе под нос, – расскажите-ка, сколько посеяно доброго, вечного…

Флюгел и Беггатунг скосили друг на друга глаза, не понимая кого и о чем вопрошает господин крюс кафер.

Неуловимый Навах давно стал притчей во языцех для всей службы контрразведки. Дело тянулось еще с тех времен, когда Ферц тянул лямку на дасбуте, проходя Блошланг и зачищая побережье материка от выродков.

Вынырнул это урод из каких-то недоступных и невообразимых глубин материка, предложив славным десантникам Дансельреха свои услуги проводника, шпиона и провокатора. Зарекомендовал он себя исключительно с положительной стороны, служа верой и правдой Дансельреху, чем вполне заслужил себе безболезненный выстрел в затылок, а не мученичество на ветке дерева, куда его следовало бы подвесить крюком за ребра.

Однако по какой-то причине штаб группы флотов “Ц” счел, что им необходим человек, в совершенстве владеющий тарабарщиной материковых выродков, для чего Наваха эвакуировали в Дансельрех, в само Адмиралтейство, где он и осел на какое-то время переводчиком.

Именно тогда в ту же группу по ее собственной просьбе внезапно назначили Серфиду, до того подвизавшуюся на поприще научного истязательства, где разрабатывала изощренные методики экстракции полезной информации из предварительно хорошо отбитых тел. Ферц так и не докопался – с какой стати столь ценному научному работнику пришла в голову мысль подняться из мрачных глубин кровавой науки и заняться деятельностью сугубо практической, ни наград, ни славы не сулившей.

Однако, когда Наваха за особые заслуги перевели в группу слухачей, занимавшихся радиоперехватом вражеских передач, то и Серфида сочла, что достаточно поработала на пажитях экстракции информации из тел живых и решила поработать с телами, так сказать, эфирными, став доверенным куратором группы, где теперь работал Навах.

Так они и двигались по служебным лестницам Адмиралтейства в странной связке – Серфида и Навах, работая в одних и тех же или тесно связанных группах, отделах, подразделениях, где Серфида обычно выступала не в качестве лица начальственного, в непосредственном подчинении у которого и пребывал Навах, а некого “вольного стрелка”, надзиравшего за деятельностью курируемого коллектива и периодически “стучащего” о всех мелких и крупных происшествиях куда-то наверх, в высшие эшелоны флотского управления.

Достать образцы отчетного жанра, созданные в то время Серфидой, Ферцу не удалось, хотя он как наяву представлял эти объемные пачки листов, исписанные крупным почерком почти без помарок в стиле “у моего малыша есть такая штучка”. Впрочем, свидетельств каких-то особых отношений между Серфидой и Навахом откопать тоже не удалось – все опрошенные как один утверждали, что светило истязательной науки никак не выделяло завербованного материкового выродка из прочей толпы.

В общем-то, ничем не примечательная на первый взгляд история успешной вербовки и использования полезного перебежчика, хоть и выродка, разила такой тухлятиной, что чувствительной нос Ферца начинал непроизвольно морщиться, стоило ему только подумать о Навахе и его деле.

Здесь все оказывалось настолько подозрительным, что Ферцу порой начинало казаться, будто он сам оказался жертвой грандиозного заговора, где любой его знакомый или даже случайный прохожий настолько скверно выучили свои легенды, отчего им и приходилось нести такую околесицу, в которой концы с концами не сходились.