– Ты же не боишься высоты?

– Пап!

Я чувствую, как мама сжимает мою руку под столом.

– Давайте оставим Оуэна в покое, – говорит она папе с упреком. – Наверняка ему хватает проблем от Меган, – она мне подмигивает, и наконец беседа милосердно переходит на будущего ребенка Роуз и ее курсы подготовки к родам.

Два блюда спустя Оуэна больше не допрашивают, и мы в процессе заказа десерта, когда мой телефон вибрирует в заднем кармане. Я исподтишка его проверяю под столом, и мое сердце останавливается.

Письмо пришло от профессора Солсбери из ТИЮО. Я его открываю трясущейся рукой.

Я смотрю в сторону, проверяя, не читает ли Оуэн через мое плечо. Но он говорит с папой о «Змеином полете». Я кладу телефон на стол и уже открываю рот, чтобы всем рассказать новости, как вдруг замечаю Рэндалла. Вытирая пот со лба, он поднимает нож и стучит им по бокалу вина.

– Позвольте отвлечь ваше внимание на пару минут, – начинает он, и все глаза на нем. – Я бы хотел кое-что сказать Кэтрин перед вами всеми.

Я чуть не забыла. Я затаиваю дыхание, зная, что сейчас будет.

– Это был лучший год в моей жизни, – продолжает он. – Ты, Кэтрин, самая добрая, заботливая, умная, творческая и красивая женщина, что я встречал.

Я посматриваю на маму. Ее глаза блестят от слез.

– Ты подарила мне бессчетное множество подарков за прошедший год, – говорит Рэндалл, – включая сегодняшний вечер, проведенный здесь с твоей семьей. У меня не было такого в детстве. С тех пор, как мы встретились у греческих ваз в Музее Блантона – я понятия не имел, что передо мной, а ты показала мне все, – и с тех пор я ничего не желал сильнее, чем быть с тобой. Но чем больше времени я проводил с этой семьей, тем больше осознавал, что не меньшей радостью было бы и стать ее частью тоже, – он переводит взгляд на меня. – Я знаю, Меган, что ты шутила про «вдвое больше родителей», но по правде говоря, я чувствую, что мы стали семьей. И больше всего на свете я бы хотел сделать это чувство постоянным.

Он берет маму за руку и продолжает:

– Я никогда не думал, что мне повезет встретить такого человека, как ты, – говорит он ей, – не говоря уже о том, чтобы провести вместе целый год. Если я могу еще надеяться на удачу…

Он становится на одно колено и вытаскивает маленькую черную коробочку. Мама ахает.

– Кэтрин, я люблю тебя больше жизни. Выйдешь за меня замуж? – спрашивает Рэндалл.

Мама с трудом выговаривает «да» сквозь бурный поток слез. Все в ресторане аплодируют, когда Рэндалл надевает колечко на ее палец и обнимает.

Оуэн кладет руку на мою ногу, и я чувствую, как он склоняется ко мне. Он смотрит на меня вопросительно, пытаясь понять, как я со всем этим справляюсь.

Я смотрю на маму, чтобы определиться с ответом. Она не отрываясь смотрит Рэндаллу в глаза, и я не знаю, почему когда-либо сомневалась в ее чувствах, потому что в ее взгляде не меньше любви, чем было во взгляде на папу. Я не ожидала, что Рэндалл это заслужит, но и на мои глаза навернулись слезы, когда он опустился на одно колено с кольцом. Рэндалл не просто нескладный бухгалтер, играющий в чемпионате по боулингу, – он может быть любовью всей жизни для моей мамы. Слова, сказанные папой этим утром, звенят у меня в голове. Хотя мама и не забыла свой предыдущий брак полностью, она и правда влюбилась. И она счастлива.

Теперь ничего не скрепляет мою семью, потому что в ней не осталось ничего разбитого. Неважно, где будут в следующем году они, где буду я. Они – моя семья. Сложная, непонятная, моя.

Я поворачиваюсь к Оуэну. Кладя свою ладонь поверх его, я отвечаю ему улыбкой.

Я бы ничего не хотела поменять.

Они назвали дочку Джульеттой.

Я пыталась их разубедить, но Роуз настояла, что это в честь ума и воли Джульетты, а не ее безумной и несчастной подростковой любви. Она влюбилась в это имя после представления, и у меня не оставалось другого выбора, кроме как принять это как комплимент.

– Я не считаю, что имя ей подходит, честно говоря, – делюсь я с Оуэном, который идет по тропе на пару шагов впереди. Я не прирожденный турист, но сегодня первый день весны, и я планировала это с декабря. – Она только и делает, что спит. После Эрин я была готова к худшему, но Джульетта типа самый спокойный ребенок, о котором я знаю. Мне кажется, она на самом деле не Джульетта.

– Как знать. – Я слышу по голосу Оуэна, что он улыбается. – Я видал Джульеттины замашки у самых непохожих на нее людей.

Я закатываю глаза, хоть и знаю, что он меня не видит.

– Ну, я ее обнаружила как-то жующей копию твоей пьесы в гостиной. Это Джульеттины замашки? – Он смеется впереди. – При том это была моя любимая сцена. Кажется, мне придется стребовать с тебя печать новой копии.

– Тебе не обязательно ее заново читать, Меган, – говорит он со скрываемым удовольствием в голосе.

– Конечно, обязательно. Мой парень написал отличную пьесу, и я намереваюсь ее перечитывать каждый месяц до скончания веков. – Мы доходим до вершины горы, и я подхожу к краю лагеря, чтобы насладиться панорамой. – Ого, ты был прав. Это и правда красиво.

Лес расстилается во все стороны от нас. Тихо, и деревья покрылись молодыми листочками, омывая все пространство яркой зеленью. Я вспоминаю, как смотрела на фотографии этого места, вершины Бишоп, вместе с Оуэном на своем телефоне несколько месяцев назад. Тогда это выглядело прекрасно. А сейчас красота просто невероятная.

Я быстро делаю фотографию и отправляю Маделайн, которая великодушно мне одолжила свои походные ботинки сегодня утром. За месяцы, прошедшие с «Ромео и Джульетты», мы стали еще более близкими подругами. Я рассказала ей про Тайлера, вернувшись из Эшленда, и она сразу же с ним рассталась. Она была расстроена несколько дней – пока не получила новость о том, что ее досрочно приняли в Принстон, что продолжило череду идеальных событий в ее идеальной жизни.

Я оборачиваюсь в поисках Оуэна и вижу, что он сидит на бревнышке, блокнот уже наготове на коленях. Я подхожу и аккуратно отнимаю блокнот из его рук, кладя его рядом. Он вопросительно смотрит на меня.