– Чего надо? – спросили настороженно из-за двери.

– Пустите! Меня ограбили! – Лара выкрикнула первое, что пришло в голову, и зарыдала.

Дверь открылась. Рука в ватнике втащила Лару внутрь и захлопнула дверь. Толстая сонная тетка, вытаращив глаза, смотрела на нее.

– Да кто ж тебя, девонька, так уходил! – Она всплеснула руками. – Господи, спаси и помилуй!

Лара стояла перед ней в разорванной одежде, с окровавленными босыми ногами. Только сейчас она поняла, что произошло, и стала медленно оседать на пол.

– Эй! – завопила тетка, обхватывая Лару за плечи. – Давай сюда! – Она приволокла ее в маленькую комнату со столом и лежанкой. Усадила на лежанку. Захлопотала с чайником. – Сейчас, сейчас! – приговаривала тетка. – Сейчас, девонька, горе-то какое… – Она налила в таз воды, раздела Лару, продолжая охать. – Давай помойся, легче станет. И чайку с настоечкой. Они тебе ничего не сломали? Били? Чисто звери!

– Нет, – пробормотала Лара. – Кажется, нет.

– А кровь… вот! Руки, и на лице…

Лара растерянно посмотрела на свои руки. Они были в крови. Кровь была и на футболке. Она перевела взгляд на женщину. Та смотрела, раскрыв рот, боясь своей догадки.

– Мойся! – приказала наконец, словно приняла решение. Поспешно сгребла одежду Лары, сунула в полиэтиленовый мешок. – Сейчас соберу что-нибудь надеть.

– У меня есть деньги, – заторопилась Лара. – Я заплачу́!

– Потом сочтемся.

– Я ни в чем не виновата… – Лара, словно умоляя о прощении, тянула к женщине окровавленные руки. – Он не выпускал меня, я хотела убежать, а он проснулся и… и… – она разрыдалась. – Три дня! Я не знаю, как это получилось…

– Мойся! – повторила тетка. – Бог тебе судья. Надо бы тебе уехать, чем раньше, тем лучше, пока не начали искать. Есть куда?

Лара кивнула. Стала умываться. Тетка шуршала в углу, рылась в низком шкафчике, доставала какие-то тряпки.

– Вот! – сказала, выпрямляясь. – Надевай! – Она положила рядом с Ларой старый свитер, выцветшие джинсы и туфли со сбитыми каблуками. – От Оли осталось, напарницы моей. Вышла замуж за клиента и уволилась. У нас тут платная стоянка.

Лара натянула на себя чужую одежду. Туфли были великоваты.

– Вот и ладно, – похвалила тетка. – В самый раз. А теперь чайку. А может, чего покрепче? Водки хочешь? И я с тобой за компанию. Все лучше, чем одной. А водка тебе будет в самый раз.

Тетка достала из-под лежанки початую бутылку водки, разлила в чашки. Подняла свою и сказала:

– За судьбу. До дна, разом, а то удачи не будет.

Услышав про удачу, Лара засмеялась и взяла чашку. Захлебываясь, проглотила водку. Горло продрало огнем. Она закашлялась. Тетка одобрительно похлопала по спине.

– Хорошо пошла! Закусывай! – Она пододвинула к Ларе тарелку с колбасой. – Бери хлебушек, колбаску. – Она оживилась, раскраснелась и стала наливать по новой. – За нас, грешных!

Они снова выпили. Лара жевала хлеб, не чувствуя вкуса, только чтобы не обидеть свою спасительницу. Хмель забрал ее сразу. Сознание стало ускользать, глаза закрылись, и Лара повалилась на лежанку…

…На другой день к вечеру Лара добралась домой. Дом стоял пустой, холодный и темный. Чувство вины кольнуло ее. Лина и Алька, если и ночевали здесь, то уже вернулись домой. Лина не признает подобной романтики, ее не хватило бы надолго. Лара достала ключ из-под циновки у порога, открыла дверь. Переступив порог, едва не зарыдала от облегчения.

Зажгла колонку. Долго стояла под душем. Яростно терла себя губкой, бормоча слова, которых не произносила никогда в жизни и не подозревала, что знает. «Сука рваная! Урод! Падла! – бормотала Лара, вскрикивая от боли, когда губка касалась синяков. – Недоносок! Чтоб ты сдох! Гадина! Дерьмо! Маньяк! Убийца! Гнида!»

За весь день она ни разу не присела – мыла полы в доме, пересаживала цветы, выкапывала клубни, убирала в саду и жгла листья. Физическая работа помогала не думать. И только вечером, валясь с ног от усталости, она вспомнила о фотографии. Достала из кармана чужих джинсов, положила на стол в круг света. Четверо детей. Мальчики и девочка.

Близнецы. Одинаковые. Неразличимые…

Лара вдруг накрыла фотографию дрожащей рукой и уставилась взглядом в никуда.

Неразличимые. Близнецы. Одинаковые.

Она замерла, пораженная своей догадкой. Недостающий кусочек в игре-головоломке встал на место, и проявилась картинка!

Ее обманули, и она с радостью обманулась! Отбросив недоумения и подозрения. Это же был другой человек! Неотличимый от того. Другой! Слепая! Как же она раньше не догадалась?

Неотличимый? Неправда, отличимый! Один был радостный, другой – жесткий и неулыбчивый. Тот – полный света, этот – как сжатая пружина. Мальчик и муж. И только такая дура, как она…

Откуда он узнал о ней? Тот, первый, рассказал? Зачем? И зачем он выдал себя за того? А потом бросил одну в пустой квартире? Что случилось с ним? А с тем, другим? А где… третий? На фотографии их трое…

Оглушенная, оскорбленная, недоумевающая, Лара просидела в кресле почти до рассвета, так ни до чего путного и не додумавшись. И только когда забрезжили за окном серые утренние сумерки, она сказала себе, что не хочет ничего знать. И не хочет их больше видеть. Обоих. Никогда в жизни!

Данилу разбудил тонкий неприятный звук. И в миг пробуждения, в кратчайший миг перехода из одного состояния в другое, ему приснился сон, будто он пилит здоровенной тупой пилой стеклянный брус. Пила вгрызается в стекло, извлекая леденящий душу пронзительный скрежет. Вжик! Вжик! Вжик!

Он проснулся окончательно, зашарил рукой по тумбочке в поисках часов. И в это время снова услышал резкий короткий удар камешка о стекло. Данило вздрогнул и замер, прислушиваясь. Потом поднялся и пошлепал к окну. За окном горел фонарь, слабо освещая улицу, нереальную, как театральные декорации. Улица была пуста. Он открыл окно, высунулся, готовый поверить, что ему показалось и звук был продолжением дурного сна. И в тот же миг увесистый камень просвистел мимо его уха и со стуком шлепнулся на пол около двери. Данило проворно отскочил внутрь комнаты, бормоча:

– Что за хрень! – И заметил, как от дерева внизу отделился человек, подошел ближе и замахал руками. Это был Карл.

– Карлуша! – чуть не заорал Данило, готовый зарыдать от облегчения, но что-то его удержало. Наверное, то, что Карл молчал. – Живой!

Карл продолжал молчать, делая пасы руками, и Данило ущипнул себя за ляжку, чтобы убедиться, что происходящее с ним не сон, а явь. С трудом удерживаясь от вопля, он смотрел на Карла, ничего не понимая, бормоча: «Что за чертовщина! Колдун проклятый! Чего он размахался? Совсем сдвинулся…»

Карл вдруг исчез. Только что был под деревом и вдруг пропал, как и не было. Данило перекрестился. У него мелькнула мысль, что это, возможно, был не живой Карл, а его астральное тело, которое пыталось передать ему какую-то информацию и последний привет. Мысль была пугающей, тем более что ни в какие астральные тела Данило, будучи материалистом, не верил.