— Ах! Так вы меня поняли, наконец? — сказал Самуил. — Вот и прекрасно!

— Негодяй! — вскричала молодая женщина в негодовании. — В такую минуту и такие слова!

— Я жду от вас ответа, а не оскорблений, — проговорил Самуил.

— Молчите, несчастный! — сказала Христина. — Мне так и кажется, что бог сию же минуту возьмет у меня ребенка, чтобы его чистая душа не видала такого позора, наносимого его матери!

— Сударыня! — возразил Самуил. — Вы должны знать: раз я что сказал, я своих слов обратно не возьму. Время летит, а вы медлите и только укорачиваете этим жизнь ребенка. Мое решение непоколебимо. Я люблю вас больше, чем я даже сам мог предполагать. Вы колеблетесь, а круп делает свое дело. Через двадцать пять минут будет уже слишком поздно. Смотрите, как бы ваша честность не обратилась в вечное для вас угрызение совести. Клянусь вам, что у вас остается только один выбор: или ребенок умрет, или вы отдадитесь мне.

— Уж не кошмар ли это? — громко сказала Христина. — Но нет, я слишком чувствую, что все это наяву. Послушайте, г-н Самуил, — продолжала она с мольбой. — Вы человек умный, посудите сами. Возможно ли то, о чем вы говорите, в подобную минуту, да и сами вы решитесь ли на подобную вещь? Ведь не решитесь, хотя бы из уважения к самому себе? Это ведь было бы и нравственным насилием, а ведь вы его сами не признаете! То, что я сейчас говорю, не оскорбляет вас нисколько. Ведь если бы я, предположим, действительно любила вас, так и тогда я бы не могла быть вашей, потому что я жена другого. И еще чья жена! Милосердный боже! Подумайте только!

— Не будите во мне Каина, сударыня, — прошипел Самуил, и в голосе его слышалась угроза.

— Хотите все мое состояние? Все состояние! Скажите одно слово, и оно будет ваше. И это не пустые слова. Клянусь вам богом, клянусь памятью моих родителей, что я заставлю Юлиуса, каким образом, сама еще не знаю, отдать вам половину его состояния или, если вы хотите, даже все. Умоляю вас, возьмите все, все, что только у нас есть!

— Благодарю вас, сударыня, что вы доставляете мне возможность облагородить свое преступление. Я желаю получить только одну вас.

Ребенок снова забился в судорогах.

— Послушайте! — попробовала еще уговаривать несчастная мать. — Если хотите, чтобы я была вашей, спасите моего ребенка, и я, может быть, полюблю вас хоть за ваше великодушие и благородство. Не могу же я отдаться вам, не любя. Так сделайте, чтобы я вас полюбила.

— Часы все идут, — отвечал Самуил.

— Наконец, — воскликнула Христина, — вы доктор, а это ваша обязанность — спасать страждущих и умирающих. Если вы откажетесь от этого, закон вас покарает.

— Я не доктор, сударыня, напротив, меня могут привлечь к ответственности, если я стану лечить.

Христина помолчала, обдумывая, что бы еще сказать и сделать по случаю такого упорства. Потом она бросилась ему в ноги.

— Господин Самуил, на коленях умоляю вас, проникнитесь же моим несчастьем! Если вы действительно так любите меня, неужели вы выражаете свою любовь тем, что убиваете моего ребенка?

— Вашего ребенка, сударыня!.. Да вы же нанесли мне оскорбление устами вашего ребенка!

— Господин Самуил, умоляю еще раз: смилуйтесь! Еще раз умоляю, сжальтесь, умоляю на коленях!..

— Сударыня, попробуйте лучше тронуть этот неумолимый маятник, который все стучит.

Христина вскочила на ноги.

— Ах, какая гнусность! — говорила она в отчаянии, ломая руки. — Ну хорошо же! Я обойдусь и без вас. Доктора теперь скоро приедут. Вы лжете все, что осталось только полчаса.

— Да, десять минут тому назад и оставалось полчаса, — перебил ее Самуил. — А теперь осталось всего двадцать минут.

— Ложь! — воскликнула она. — Вы все это говорите мне, чтобы только запугать меня. Но я не верю вам. Уходите. Вы злодей! И даже если бы я дошла до такого сумасшествия, что покорилась бы вам, то кто может мне поручиться за то, что после этого вы действительно спасете ребенка? Да и можете ли вы спасти его? Вы сами сию минуту признались в том, что вы не доктор. Сейчас приедут настоящие доктора. Они спасут Вильгельма. Вы не нужны мне. Довольно с вас и стыда за ваше бесчестное предложение. И вы понесете еще наказание. Я предам вас суду за ваш поступок с Гретхен. Прочь отсюда!

Самуил сделал шаг к выходу.

— Я ухожу, — сказал он. — Ведь я пришел потому только, что вы позвали меня. Вчера вы позвали за тем, чтобы выдать меня своему отцу, а сегодня, чтобы самой отдаться мне. Но раз вы велите мне уйти, то я повинуюсь вам.

И мимоходом он взглянул на часы.

— Прошло еще двенадцать минут, — сказал он. Ребенок испустил раздирающий душу жалобный стон и опять стал задыхаться.

— Господин Самуил, вы слышите? — рыдая воскликнула Христина. — Ах! Такие мучения должны тронуть даже и дикого зверя.

Самуил наклонился над колыбелью.

— Через четверть часа, — сказал он, — я не буду в состоянии уже сделать что-либо. А пока, в данную минуту, я еще ручаюсь, что спасу его. Это вы такая безжалостная, сударыня. Да или нет? Нет? Ну так я ухожу. Дожидайтесь своих докторов. Они придут к трупу.

И он пошел к двери.

— Стойте! — воскликнула она. Самуил вздрогнул и остановился.

— Стойте! Господин Самуил! Да подумали ли вы хорошенько о том, какие ужасные вещи вы мне предлагаете?

— Какая трата и слов, и времени!

— Нет, не могу! — рыдала Христина.

— Послушайте, — начала она шепотом. — Так как вы предлагаете матери такой чудовищный выбор — погубить или честь свою или жизнь своего ребенка, — то, что же делать, спасайте жизнь Вильгельму, и тогда… клянусь вам, что я буду ваша.

— Нет, — отвечал Самуил. — Подобные сделки совершаются только за наличный расчет. Я его спасу после.

— В таком случае, нет! Пусть лучше умрет мой ребенок! Самуил взялся уже за ручку потайной двери, она в страхе бросилась за ним.

— А нельзя ли так? — сказала она. — Ведь вы чего добиваетесь? Отомстить мне. Ведь вы не любите меня, а ненавидите! Ну так вы можете иначе проявить свою месть, и ваше самолюбие будет удовлетворено. Хотите, я на глазах ваших убью себя, только чтобы мой сын остался жив? Я говорю вам вместо того, чтобы сделать это только потому, что умри я, вы все-таки способны допустить смерть и ребенка.

— Разумеется, — отвечал Самуил. — И я отказываюсь от этого предложения.

— О, боже мой! Боже мой! — рыдала несчастная мать, ломая себе руки.

— А время все идет, — продолжал Самуил. — Сударыня, взгляните же на ребенка!

Христина, стиснув зубы, заглянула в колыбель, и по телу ее пробежала нервная дрожь. Бедный малютка лежал пластом, он почти не дышал, а только хрипел.

Она обернулась к Самуилу совершенно уничтоженная.