Нам давно хотелось поработать на Чукотке, но все как-то не складывалось – слишком уж удаленным и труднодоступным был этот регион. В своем проекте по исследованию критических местообитаний китообразных я запланировала экспедицию на Чукотку на третий год, чтобы было время как следует подготовиться. Изначально мы планировали просто рейс вдоль побережья на все той же яхте «Эмма», но судьба свела нас с заместителем директора по науке национального парка «Берингия» Максимом Антипиным. Мы встретились в Астрахани на конференции «Морские млекопитающие Голарктики» и, сидя в ресторанчике гостиницы «Азимут», обсудили перспективы сотрудничества. Максим рассказал, что каждое лето в проливе Сенявина собирается множество горбачей. Сам он орнитолог, изучать китов в нацпарке некому, поэтому они были бы совсем не против пригласить исследователей вроде нас.

Поддержка со стороны национального парка или заповедника – огромный бонус в полевых исследованиях. Мы очень хорошо прочувствовали это во время нашего бесславного квеста в Карагинском заливе в 2008–2009 годах: когда на месте нет никого, кто может встретить груз и помочь с логистикой, элементарные задачи становятся фантастически трудновыполнимыми. Мы без особых раздумий приняли предложение Максима, решив после рейса остаться поработать в проливе Сенявина еще недели на три. С Сергеем, капитаном «Эммы», договорились, что он встретит нас в Анадыре в начале августа, и мы пройдем по Анадырскому заливу и дальше вдоль побережья, насколько сможем, а затем на обратном пути он забросит нас на кордон нацпарка.

В Анадырь мы летели самолетом из Петропавловска. Еще зимой, когда разрабатывался маршрут экспедиции, предполагалось, что лететь придется, скорее всего, через Хабаровск, но потом я случайно прочитала в новостях, что недавно запустили рейс из Петропавловска-Камчатского в Магадан. Из Магадана же был рейс в Анадырь, и мы решили воспользоваться этой возможностью: хотя промежуток между рейсами составлял несколько дней, все равно, даже с учетом посуточной аренды квартиры в Магадане, это получалось дешевле.

Было у нас и еще одно отягчающее обстоятельство, которое приходилось учитывать при выборе рейсов, – мы везли с собой собаку. У меня не было собаки с тех пор, как после школы я уехала из родительского дома в Москву учиться в университет: сначала я жила в общежитии, а потом начались бесконечные разъезды по экспедициям, конференциям и стажировкам. Тоска по собаке была вытеснена на периферию сознания, и много лет я даже не задумывалась ни о чем таком всерьез, но в последние годы жизнь как-то начала терять яркость красок, и стало понятно, что только собака сможет мне помочь.

Райдо родилась 10 июля 2016 года, в тот день, когда мы шли на шаркете через Тауйскую губу от острова Завьялова к острову Талан в полном тумане, магаданская экспедиция казалась мне провалом, а жизнь – пустой и бессмысленной (на следующий день мы встретили косаток, и мое мнение о жизни поменялось на противоположное, но было уже поздно). Именно тогда, в рейсах лета 2016 года, у меня созрело решение завести наконец собаку. Ванюха, обычно работавший в таких случаях голосом здравого смысла, в тот раз почему-то поддержал меня, и в сентябре двухмесячный щенок шелти поселился в нашем доме, к огромному неудовольствию командорской кошки Ямахи, которая не могла взять в толк, зачем мы притащили в квартиру это шумное желтое недоразумение.

Выбирая щенка, мы уже планировали брать его с собой в экспедиции, поэтому ожидаемый вес взрослой собаки не должен был превышать шести-семи килограммов: в салон самолета можно взять животное, весящее не больше восьми кило вместе с переноской. Райдо с этой задачей справилась – даже для шелти она небольшая и весит около пяти. Я готовила ее к перелету всю зиму, приучая спокойно лежать в переноске, а перед самыми полями в мае мы совершили пробный полет – я взяла ее с собой на заседание научного комитета Международной китобойной комиссии, проходившее в Словении. Во время трехчасового перелета туда и обратно Райдо вела себя прекрасно, и мы решили, что предэкспедиционную подготовку можно считать пройденной.

Действительно, в самолетах она ведет себя идеально, и не раз бывало так, что сидящие со мной рядом пассажиры узнавали о присутствии собаки, только когда самолет приземлялся и я вытаскивала переноску из-под кресла. А вот подготовить ее к морским путешествиям я не догадалась, и проблема обнаружилась лишь тогда, когда уже поздно было что-то менять…

Из Никольского в Петропавловск мы возвращались в тот год не самолетом, а на пароме «Василий Завойко», который недавно был введен в строй в рамках какой-то госпрограммы по поддержке дальневосточных регионов. Билет на «Завойко» стоит раза в четыре дешевле, чем на самолет, поэтому мы всегда пользуемся им, если он идет в подходящее для нас время (но предсказать это заранее невозможно, так как расписание движения парома подчиняется примерно тем же принципам, что ожидаемая продолжительность жизни кота Шрёдингера). Через несколько часов после выхода я пошла прогулять Райдо на палубу. Шелти обошла ее, заглянула за контейнеры, недоуменно посмотрела на меня и спросила:

– А где трава?

– Нету тут травы, – говорю. – Писай на палубу.

– Ну уж нет. Шелти, чтобы писать, нужна трава! – сказала собака и оскорбленно удалилась в каюту.

Еще через несколько часов мы снова вышли прогуляться – и опять с тем же результатом. Потом еще раз. Только на следующий день собака наконец сдалась и с явным отвращением на морде сделала свои дела на ржавой металлической палубе.

Из Петропавловска мы полетели в Магадан и пару дней наслаждались красотами этого милого городка, пока не подошло время перелета в Анадырь. Во всех путешествиях перед полетом я захожу в ветеринарную службу аэропорта, и там, проверив прививки в собачьем паспорте, мне ставят печать – разрешение на вылет. В магаданском аэропорту я, как обычно, выяснила, где находится ветслужба, и явилась туда с собакой и паспортом. Толстая ветеринарша полистала его, посмотрела прививки, подняла на меня глаза и спросила:

– А где клинический осмотр?

– Какой клинический осмотр? – удивилась я. – В правилах перевозки не сказано, что нужен клинический осмотр.

– Но ведь там не написано, что осмотр не нужен, – пожала плечами ветеринарша. – Я не могу без клинического осмотра взять на себя ответственность допустить вас на рейс.

Я попыталась возразить, что в Шереметьеве и Петропавловске с нас никакой клинический осмотр не спрашивали, но тетка только презрительно фыркнула, мол, они ей не указ. Я попыталась объяснить ей, что мы летим в экспедицию, нас уже ждет яхта, а следующий рейс в Анадырь только через неделю, но это волновало ее так же мало, как проблемы голодающего нигерийского народа. В конце концов я плюнула и ушла оттуда, решив пойти на рейс просто с ветеринарным паспортом. На удивление это сработало – на регистрации попросили лишь показать штамп о прививке от бешенства. Три часа спустя наш самолет уже закладывал вираж над Анадырским лиманом.

Когда мы приземлились, у нас возникла еще одна проблема – как попасть на яхту. Аэропорт находится на одном берегу лимана, а сам Анадырь – на другом, поэтому летом приходится добираться до него на катере, зимой – ехать на автобусе по льду, а весной и осенью – лететь на вертолете. Не знаю, кому пришло в голову такое гениальное решение, но человек этот наверняка переворачивается в гробу, особенно в те дни, когда из-за сильного ветра люди не могут перебраться через лиман и пропускают свой рейс. «Эмма» стояла на якоре в глубине лимана, капитан опасался лишний раз маневрировать в этой мелководной акватории, поэтому он попросил нас добраться до города, откуда нас подбросит на яхту его знакомый на катере (кажется, у Сергея есть знакомые водномоторники в каждом более-менее крупном поселении Дальнего Востока).