дня, как было на самом деле, а все пять, и что, дескать, потом, когда подоспела на подмогу армия, он возглавил её и преследовал бегущих, карающим мечом возмездия пройдясь по враждебным территориям. И лишь убедившись в том, что угроза империи устранена окончательно и бесповоротно, он вернулся в свое поместье. Мне оставалось лишь, сжав кулаки в бессильной злобе, наблюдать за тем, как на моих глазах рождалась легенда. Легенда, которая, по моему убеждению, переживёт и меня, и самого Громова, и наших детей…

И всё чаще слышались недоуменные вопросы — отчего же героя, совершившего такой колоссальный подвиг, до сих пор не удостоил визитом император? Почему продолжается опала князя, который чуть ли не ценой собственной жизни вырвал победу и уж явно этим искупил любые свои прегрешения перед троном? У меня не было на это ответа, который можно было бы произнести вслух. Я понимал, что, будь на месте Громова другой человек, я бы уже непременно навестил его, выразил благодарность, поинтересовался здоровьем. Но я не мог, просто физически не мог пересилить себя и отправиться в дом к тому, в чьих руках была моя судьба. И я малодушно надеялся на пресловутый приём — в торжественной атмосфере должно было легче вести непринужденную беседу, вручив, наконец, прилюдно подготовленную награду, чтобы снять все неудобные вопросы. Официальное приглашение было отправлено в поместье Громовых, но ответа пока не последовало.

Учитывая напряжённую обстановку в столице, подготовку предстоящего празднества провели в рекордные сроки. И вот настал долгожданный день. Суета во дворце началась уже с раннего утра, вышколенные придворные лакеи бесшумно носились по коридорам с озабоченным видом, смахивая несуществующую пыль, расставляя свежие цветы в изящных вазах. На Дворцовой площади были слышны звуки молотков — там устанавливали огромные деревянные столы и лавки, своего часа дожидались пузатые бочки с квасом и вином. Из кухонных помещений распространялись такие ароматы, что было совершенно невозможно сосредоточиться на делах.

Я бросил взгляд на алую бархатную подушку, на которой покоилась внушительная, массивная орденская цепь из чистейшего золота, украшенная множеством бриллиантов и рубинов. Сам орден представлял собой лучистую звезду, за которой виднелись скрещённые мечи, а в центре находилось изображение святого Илии. Эту награду Капитул императорских орденов подготовил по моему распоряжению для князя Громова. Поразмыслив после моего разговора с Долгоруким, я осознал, что было бы огромной ошибкой пойти на столь жёсткую конфронтацию с Владимиром Алексеевичем. Уравняв его с простыми офицерами, я просто унизил бы его прилюдно, возможно, вынудив на ответный шаг. А как бы он мог отомстить мне за такое явное оскорбление? Проверять это я не имел ни малейшего желания.

Учреждая новый орден, я вспомнил о святом Илии, который в моём мире являлся покровителем десантников. А ведь тот чудесный и таинственный способ, с помощью которого Громов сумел так быстро добраться до Бобруйска, можно было с полным правом назвать десантированием с воздуха! Так и родился орден святого Илии, и сегодня он впервые будет вручён отличившемуся князю.

Отведя взгляд от переливающегося драгоценным блеском ордена, я услышал осторожный стук в дверь, затем она деликатно приоткрылась ровно настолько, чтобы мой секретарь смог просунуть в образовавшуюся щель голову.

— Ваше Величество, прибывают первые гости! Вас ожидают…

Глубоко вздохнув, я нацепил привычную бесстрастную маску и приготовился к участию в очередном спектакле.

— Уже иду…

Одним из первых явился генерал Голицын, ради этого приёма ему пришлось спешно возвращаться из новообразованного Польского княжества. По итогам дипломатических переговоров территория Речи Посполитой отошла Российской империи, как и большая часть Прибалтики. Понимая, что навести порядок на этих землях, населённых людьми, выращенными ненависти к русскому народу, будет нелёгкой задачей, я назначил Василия Андреевича генерал-губернатором этой области. Умеющий находить общий язык с простым людом, обладающий железными нервами и крепкой хваткой, привыкший к строгой армейской дисциплине, он показался мне идеальным кандидатом. Хотя, для самого генерала это оказалось полной неожиданностью. Сегодня о его назначении будет объявлено официально, хотя все условия были уже обсуждены с ним приватно. И сейчас, наблюдая, как он курсирует по залу, громогласно приветствуя старых знакомцев, учтиво раскланиваясь с присутствующими дамами, находит для каждого нужные слова, я понимал, что в этот раз не ошибся.

Произнеся заготовленную речь, я с тревогой оглядывал зал. Несмотря на оживление и праздничный блеск, чувствовалось какое-то напряжение. Казалось, все присутствующие скрывают нетерпеливое ожидание чего-то важного. Поманив обер-церемониймейстера, я вполголоса поинтересовался:

— Князь Владимир Алексеевич Громов прибыл?

Тот мучительно покраснел, отвёл глаза и промямлил:

— Никак нет, Ваше Величество… Боюсь…

Я нетерпеливо поторопил его, чувствуя подвох:

— Говори уже, в чем дело!

Тот собрался с духом и выпалил:

— Князь передал с нарочным записку…

— Где она?!

Обер-церемониймейстер зачастил, чувствуя, что гнев охватывает меня:

— Дело в том, что посланник князя передал мне письмо в присутствии Великой княжны, Елизаветы Александровны. Она его забрала, прочитала и сказала, что сама вам всё передаст…

В этот момент на его лице отразилось огромное облегчение:

— Вот и она, Ваше Величество! Позвольте мне… Мне ещё нужно…

— Хорошо, свободен.

Я внимательно следил за тем, как ко мне пробирается сестра, рассыпая ослепительные улыбки и отвечая на многочисленные приветствия. И только мне было видно, что за её напускной любезностью кроется напряжение. Что же такого написал Громов?!

Наконец, она добралась до меня и рухнула в кресло, энергично обмахиваясь веером, украшенным изображениями ярких диковинных птиц. Это был подарок Анны, привезённый из Японии, служивший предметом зависти многих придворных дам.

— О-ох, как я отвыкла от таких мероприятий! Как это утомительно…

— Лиза, не надо долгих вступлений! Что передал Громов? Где письмо?

Я требовательно протянул руку. Она стремительно побледнела, громко щелкнула веером, сложив его, и оглянулась вокруг. Убедившись, что никто не вслушивается в нашу беседу, она умоляющим тоном зашептала:

— Алёша, только не гневайся, я уверена, что это какое-то нелепое недоразумение! Я совершенно не понимаю, почему он так написал, но должна, слышишь, должна быть причина! Веская причина!

Моя рука непроизвольно сжалась в кулак, я медленно вздохнул, считая про себя до десяти… Потом немного расслабился и прошипел, глядя в широко распахнутые глаза Лизы:

— Письмо!

— Вот…

Пока я пробегал взглядом строчки, скачущие то вверх, то вниз, будто отображая настроение пишущего, она нервно сжимала тонкие руки, закусывала губу, бросала быстрые взгляды по сторонам. М-да, действительно, отвыкла сестрёнка от светской жизни, и куда подевалась привычная выдержка? Я медленно сложил листок и произнёс:

— Ты права, это явно недоразумение. Я с этим разберусь.

Завершил приём я очередной речью, в которой выразил сожаление о том, что