источники вод. Имя сей звезде полынь[51]; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки».

«Мы – люди неверующие, – с некоторой иронией продолжил он, – и не станем всерьез ссылаться на руку провидения. Угадывается за нашей большой бедой нечто вполне земное. И позволим себе не поверить одному из тех ответственных за порядок на всех АЭС, что „наука требует жертв“. А ведь так по телевизору заявил один из руководителей атомной энергетики, глядя в глаза нам ясным взором. Интересно, как он смотрел бы в глаза беженцев-детей белорусских, украинских? Да что я спрашиваю, зная ответ?!! Нет, не просто реактор взорвался. И не наука потребовала жертв. (Хотя с нее спрос особый.) Взорвался и страшных жертв потребовал весь тот комплекс бессовестности, безответственности, недисциплинированности, показухи, рапортомании и пр. и пр., с чем мы сейчас боремся. И что по закону действия и противодействия с той же энергией борется со всеми здоровыми силами в обществе и народе…»[52]

А выступление его перед учеными на конференции в защиту мира в том же июне 1986 года стало ушатом холодной воды для многих ученых мужей: «Повивальной бабкой ядерной бомбы фактически был фашизм. Он ускорил ее рождение. <…> И очень точно и, главное, своевременно несколько лет назад академик Е. П. Велихов уравнял их – бомбу и фашизм. Вот так вошел атом в наш мир – с печатью проклятия. Не лежит ли эта печать – насильственно-преждевременных родов – и на мирном атоме? Оказывается, он оборотень. Мирная станция превращается вдруг в долговременную Хиросиму»[53].

И еще Алесь умудрялся все лето отправлять с Белорусского вокзала – тащил все обычно Карякин, был отменно силен в те годы! – огромные чемоданы с продовольствием в Минск для родных и друзей.

Их обоих – Адамовича и Карякина – вскоре вынесло в политику. Оба стали депутатами Съезда народных депутатов СССР. Вместе включились, и очень активно, в общественную и политическую борьбу. Участвовали в создании общества «Мемориал», «Межрегиональной депутатской группы» – первой оппозиционной политической партии.

Юлий Ким. Наш ироничный трубадур

Знакомство, а потом и дружба Карякина с Юлием Кимом началась еще в «оттепельные» годы, в середине шестидесятых, когда Юра познакомился с Петром Якиром и стал бывать в его доме. Яркая была это личность, своего рода легенда. Сын расстрелянного в 1937 году видного советского военачальника Ионы Якира, он четырнадцатилетним пацаном был отправлен в колонию для малолетних преступников. В 1943 году вышел на свободу в связи с окончанием срока, в 1944-м его опять арестовали и дали уже восемь лет по обвинению в контрреволюционной пропаганде. В Воркуте он нашел подругу и жену, тоже сидевшую по знаменитой 58-й статье Валентину Савенкову. У них родилась дочь Ирина, которую пришлось отправить в Мурманск, к прабабке и прадеду. И только в 1955 году Петр Якир был реабилитирован и поселился в Москве. Его подросшая дочка приехала к отцу, выросла красавицей и умницей и в 1966 стала женой молодого поэта и барда Юлия Кима.

Дом Якира, неистового антисталиниста, всегда был открыт для тех, кто стал жертвой усатого палача и в чьем сердце билось справедливое чувство реванша. Среди них оказался и Юлий Ким. Отца Юлика, Ким Чен Сана, в 1938 году расстреляли как «японского шпиона» на той страшной «расстрельной» поляне в Коммунарке под Москвой, где была дача Ягоды, которого расстреляли тоже, а дача отошла к НКВД. Жену «японского шпиона», молодую красивую учительницу русского языка Нину Всесвятскую, из земской интеллигенции, мать двоих детей, погнали в лагерь на пять лет. Юлик с сестрой остались сиротами. Сестре было пять лет, малышу и двух не было, когда маму взяли. И матерью ему стала «мама Ганя» (Агафья Андреевна Фокина), работавшая прислугой у их деда нарофоминского главврача. А когда настоящая мама вернулась, не сразу признана была мамой, но стала ею, да еще и любимой учительницей.

Петр Якир для многих молодых людей «оттепельной» Москвы казался гуру. Он выступал в разных аудиториях, увлекая слушателей пламенными речами. Порой на его выступлениях пел молодой поэт-бард, посвятивший ему стихи:

Четырнадцати лет пацан попал в тюрьму,

В одну из камер номер тридцать восемь – вот бедняга!

Четырнадцать статей предъявлено ему:

Политбандит, вообще семит

И неизвестно чей наймит,

И поджигатель, кажется, Кремля, не то Рейхстага…

В конце шестидесятых началась столь привычная для России заморозка и, хуже того, возврат к сталинщине. Юлик ринулся в распространение крамольной литературы, составление и подписание различных писем, обращений и передачу их западной прессе. Даже принимал участие в знаменитой «Хронике текущих событий». В общем, чуть не стал диссидентом, чуть не задиссидел, как тогда говорили. Все эти свои немного шальные и увлекавшие его риском антисоветские действия запечатлел он в своих песенках.

Когда советские танки вошли в Прагу, друзья Кима Лариса Богораз, Вадик Делоне, Наташа Горбаневская, Костя Бабицкий, Паша Литвинов, Володя Дремлюга, Таня Баева и Виктор Файнберг 25 августа вышли на Красную площадь с протестом: «Руки прочь от Чехословакии!», «За нашу и вашу свободу!». Пять минут посидели на Лобном месте со своими плакатами при полном недоумении праздно прогуливающихся москвичей и гостей столицы. Вдруг – свисток. От мавзолея бегут молодчики в штатском. С криком «Бей жидов!» бьют по лицу ногами Витю Файнберга, да так, что выбивают ему все верхние зубы (потом гэбисты побоялись показывать его на суде и заранее отправили в психушку). Всех их скрутили. Суд, как водится, скорый и неправый, кому дал срок, кого отправил на принудительное лечение. А Юлий Ким написал песню «Адвокатский вальс», и разошлась она по всей Москве, а потом и по России.

По его песням и стихам можно вообще написать всю нашу новейшую историю:

Пошли мы с ним на дело неумело —

Буквально на арапа, на фу-фу.

Ночами наша «Оптима» гремела,

Как пулемет, на всю Москву.

Ходили мы с таким преступным видом,

Хоть с ходу нас в Лефортово вези,

Причем все время с портфелем набитым,

Который дважды забывали мы в такси.

Но Лубянка – это не Петровка,

У ней серьезная большая подготовка.

У ней и лазер, и радар, и ротор,

И верный кадр, дворник дядя Федор.

Но скоро