И она объяснила, что белые всегда презирали выходцев из Африки за то, что те не придумали себе колеса и плуга. Правда же в том, что африканцы не желали иметь дела с инструментами, повреждающими Землю. Планета сама выполняла все просьбы и сделала их континент столь богатым ресурсами. Африка с удовольствием растила в своей утробе золото и алмазы на радость черным людям. А люди в ответ берегли ее и не уродовали дорогами и пахотными полями.

– Когда в Африку пришли белые, – повествовала Арабелла, – мы ожидали от них такого же уважения к священной земле.

Увы, европеец видел в ней лишь богатства для разграбления. Человек, отвергавший аборты, человек, обожавший вещать о святости жизни, вспорол чрево Земли и вырвал оттуда все хранившиеся там дары. Нефтяными вышками, шахтами и карьерами выпотрошил планету. То, что приготовила Африка своему народу в награду за мудрое хозяйствование, загреб себе и унес белый человек.

Арабелла смотрела на мисс Жозефину с холодным пренебрежением.

– С тех пор мой народ научился скрывать свои тайны. Много сотен лет мы прятали истинные наши таланты и мудрость, чтобы белый человек и это не присвоил, не заставил служить своей выгоде.

Опустив глаза, мисс Жозефина разглядывала химически очерненные руки, испытывая жгучий стыд за деяния жадных собратьев. Ей было неловко за свои пережженные волосы. Определенно, она унаследовала безрассудство и бремя вины белого человека.

– Из всех людей один лишь мистер Кинг приблизился к тому, чтобы раскрыть тайну черного народа, – проговорила Арабелла. – Много лет мы спорили, не следует ли убить его ради нашей безопасности.

– Мартина Лютера Кинга убили черные?! – потрясенно выдохнула мисс Жозефина.

– Я не о докторе Кинге! – рассердилась Арабелла. – Мы наняли человека для устранения Стивена Кинга. Смерть должна была выглядеть как дорожно-транспортное происшествие. К сожалению, человек оказался некомпетентен.

Как она объяснила, шедевры Кинга «Сияние», «Противостояние» и «Зеленая миля» почти убедили белых, что черные наделены сверхъестественными силами.

А потом Арабелла, хотя никто ее не просил, развернула полотняную салфетку и подоткнула край под ворот халата мисс Жозефины. С помощью ножа и вилки она отрезала кусочек ветчины и аккуратно положила старушке в рот.

– Ешьте, – велела она.

Лишившись дара речи, мисс Жозефина пережевывала ветчину, как корова гоняет во рту травяную массу. Она не чувствовала вкуса, не замечала, что ветчина уже превратилась в кашу. Молчание и тревожная неизвестность угнетали ее.

Наконец она осмелилась спросить:

– Так… а что стряслось-то? Почему Джамал вдруг улетел среди ночи?

Вместо ответа Арабелла подошла к телевизору и коснулась кнопки. Экран заполнился маленькими человечками. Целой злобной толпой маленьких человечков.

– У мальчика есть свои собственные тайны, – заметила она, не глядя на мисс Жозефину. – Вы, наверное, обратили внимание, как он изучает ваши фамильные портреты?

В телевизоре океан протестующих бушевал вокруг какого-то государственного учреждения. Камни и кирпичи летели в резной фасад, гремели выстрелы, и облачка пыли разлетались там, где пули ударялись о стены. Звенели разбитые стекла.

Камера наехала на высокие узорные окна. За ними виднелись лица людей, запертых внутри. Красивые черные лица.

* * *

Предсказания Толботта были безошибочны. Шестидесятые годы XX века уничтожили все прежние жизненные шаблоны. С тех пор целые поколения бродили по жизни неприкаянно, ища новые общие схемы. Ответом не был ни коммунизм, ни фашизм. Ни христианство, ни капитализм. Политическая деятельность, образование – все оказалось ложью. И величайшим подвигом современного человека стала расправа над этими оковами.

«Единственное качество, которое поистине объединяет нас, – это желание объединиться». Вот что он всегда говорил. «Народу необходима структура для объединения».

До недавнего времени нас объединяли внешние обстоятельства. Место проживания – с соседями, работа – с сослуживцами, церковь – с прихожанами, учеба – с однокашниками. Но потом люди начали все чаще переезжать и менять работу, церкви утратили авторитет – и мы лишились надежной постоянной связи друг с другом.

Толботт считал, что раса и сексуальная ориентация станут последними бастионами для формирования идентичности. Все великие объединяющие нарративы пошатнулись, непрочные внешние обстоятельства подвели; теперь придется сплотить ряды на основе самых фундаментальных характеристик – цвета кожи и полового влечения.

Уолтер все понял. Да, очевидно, что старик задумал книгу как средство обогащения. Все эти люди, джамалы и эстебаны, были пешками, авангардом, открывающим рынок для ее широкого распространения.

Согласно Толботту, потребление является последним оставшимся человеку способом самовыражения. Вот почему единственная реакция мужчины на красоту – желание хапнуть и присвоить. Статус измеряется уровнем и качеством поглощаемого – людского времени, энергии. Так и до каннибализма недалеко.

Более того, книга Толботта гласила:

Высшей формой поглощения является самоубийство.

И как следствие:

Цивилизация поглощает самое себя.

Именно так Толботт объяснял вырождение западных цивилизаций. Белое население пожирало себя посредством наркотиков. Черное – посредством насилия. Гомосексуальное – посредством заразы.

* * *

В увешанных гобеленами брачных покоях обнаружила Шаста своего молодого супруга. В великой спешке он складывал плундры и сюрко, потом, метнувшись к колоссальному платяному шкафу, достал упелянд из королевского ярко-синего бархата и снял с него пластиковый чехол из химчистки. В изножье их широченной кровати с балдахином лежал чемодан, наполовину забитый килтами и табардами. Чарли уложил между ними свой любимый гульфик.

Шаста попыталась обнять супруга, но он стряхнул ее руки, буркнув:

– Не сейчас. Вожди собираются на совет.

Гондольер должен был доставить его ладью вниз по реке Колумбия в руины Портленда. Там клан Чарли соберется в большом конференц-зале, на верху одного из уцелевших небоскребов. Ходили слухи, что в Портленде давно загнулось домашнее производство соевого темпе. Жители подъели все запасы и начали жрать друг друга. Прекрасный город-сад теперь вонял, как разоренная могила. В общем, никто из призванных на совет вождей грядущему путешествию не радовался.

Шаста невозмутимо повторила заход. Пальчики ее скользнули мужу между ног. Напряжение в его теле смягчилось. Шаста опустилась на колени. Ловко сняла с него пояс с ножнами, расшнуровала венецианские бриджи. Руки нашли его поникшую гордость и принялись за работу.

– Ай! – крикнул Чарли, содрогнувшись всем телом.

Шаста продолжила мять и месить, теперь понежнее.