Ксанакс позволял справиться с самым неприятным аспектом городской жизни. Это не голод и не предсмертные вопли в ночи. Самой худшей проблемой было одиночество.

Шаста исчезла. И Уолтер. И Хавьер. В центре города остались одни клинические психи, которых Ник старательно обходил стороной.

Вот пожалуйста, на перекрестке шныряет превосходный образчик. Совершенно голый старик с обрывками грязного скотча на запястьях и лодыжках. Тщедушное тело все в корке запекшейся крови, тощие руки и ноги иссечены мелкими порезами. Ковыляя по тротуару, старикан заметил Ника и замахал руками, вытягивая шею.

– Уолтер! – звал он, вертя головой то туда, то сюда. – Уолтер!

Ник махать в ответ не стал и быстренько смылся.

По Толботту, война между Севером и Югом не имела никакого отношения к рабству. На самом деле ее главной целью было сокращение численности ирландцев, понаехавших в северные города. Этот «молодежный бугор» следовало нейтрализовать.

Следующую коробку Ник нашел на бульваре Вудсток. Прибрал к рукам таблетки. В районе Уэстморленд, возле остова сгоревшего дома он обнаружил гору обугленной мебели. Полный шкаф шмотья на вешалках – «гуччи», «армани», «ральф лоран». Такое теперь под запретом. Еще там был пистолет; к сожалению, без патронов. И гитара. Целехонькая.

Самый худший аспект одиночества – тишина. Ник только и слышал, что шум ветра и пение птиц. Он снял рюкзак, вытащил пакет с таблетками и сунул под язык две штуки ксанакса. По рту разлилась их сладость.

Третью коробку он нашел на Норт-Ист-Миссисипи-авеню и принялся разорять содержимое.

* * *

Толботт говорил медленно, а собравшиеся вокруг увлеченно внимали.

– Погребальные ямы должны быть прямоугольные, девять метров на девяносто, три с половиной метра в глубину. – Он выдавал им инструкции, сидя привязанным к стулу. – Дно каждой необходимо проложить полиэтиленовой пленкой толщиной в шесть миллиметров и полуметровым слоем водоупорной глины.

Чтобы они не тратили силы попусту и делали все одинаково, он наказал:

– Не изобретайте колесо!

Вот уже несколько дней подвал служил чем-то вроде клуба. Штаб-квартирой. Командным центром. Сначала пришли Нэйлор и Эстебан из «Анонимных наркоманов». За ними следом потянулись другие, набранные, видимо, на таких же сборищах по всей стране.

Были они белые и черные. Насколько мог догадываться Уолтер, и натуралы, и геи. Все они примкнули к армии Толботта и ревностно следили за расстрельным списком в Интернете. Уолтер был отправлен заниматься книгой и договариваться с типографией, а эти новые люди стали свитой Толботта.

Каждый из них вышел победителем в схватке с демоном – будь то аддикция или раковая опухоль – и теперь желал еще более славных побед. Рекруты сидели у ног Толботта, а он вещал им:

Лесть вызывает привыкание. Убедите людей, что они особенные. Заверьте, что у них есть талант. Станьте опорой их самооценке. Так вы привяжете их к себе и помешаете им развиваться и раскрывать свой истинный потенциал.

Они передавали по кругу пиво и чипсы, а Толботт говорил:

Собираясь вместе, люди самовыражаются. Люди должны иметь право объединяться с теми и только с теми, кого выберут сами. Группы нельзя обязать открывать свои границы тем, кто им неугоден.

В лихорадке от множества мелких зараженных порезов, Толботт выкрикивал:

Будьте страшны. Будьте страшной угрозой, а в момент своей величайшей власти проявите милосердие. Так вы обретете народную любовь.

Он приказывал:

Представьте, что нет никакого Бога. Нет ни ада, ни рая. Есть только ваш сын и его сын, и его сын, и мир, который вы им оставите.

Если собравшиеся смеялись, если загорались от его слов, если кивали в знак согласия, Толботт щелкал пальцами, давая Уолтеру знак немедленно внести изречение в книгу. Так он тестировал свои идеи. Если идея отзывалась в сердцах, если собравшиеся начинали иллюстрировать ее собственными жизненными примерами, Толботт считал ее годной и для более широкой аудитории.

Он рассказал, что Адольф Гитлер, сидя в Ландсбергской тюрьме, был постоянно окружен соратниками и сочувствующими. В камере его шла непрерывная вечеринка. Люди приносили пиво и еду и слушали идеи, которыми Гитлер с ними великодушно делился. Те, что вызвали живой отклик, Гитлер собрал в книге – в первой версии «Майн кампф».

Следуя его примеру, Толботт вел диалог с теми, кто совершал к нему паломничество. Людям этим – Клему, Нэйлору и Бингу – он говорил:

– В будущем у каждого будут свои пятнадцать минут под пулями.

Руфусу и Эл-Джею он сказал:

– Только левые уши, будьте добры.

Лучшей реакцией он считал бессловесную. Усмешка, резкий выдох, стон – любой подобный звук демонстрировал, что он задел за живое. Самое искреннее выражение чувств не облекается в слова. «Аминь!», «Да, епта!» – не больше. «Аллилуйя» в обсценной версии. Так из разрозненных фрагментов его книга превратилась во внушительный сборник афоризмов. Как «Альманах бедного Ричарда» или «Цитаты Председателя Мао Цзэдуна».

Он объяснил Уолтеру, что они сочиняют священный текст. Сутру Толботта. Текст этот будет как Золотые стихи Пифагора или Книга Екклесиаста. Она станет людям новой совестью.

Как современный «Майн кампф».

Опубликуют они ее самиздатом, как делали советские диссиденты. Как Андрей Сахаров. А распространять будут из рук в руки по растущей сети доусонов, клемов и чарли, охватившей всю страну.

И Уолтер, по-прежнему уверенный, что это принесет ему богатство и любовь Шасты, послушно все записывал.

* * *

Потому что на крики тут же примчалась полиция. Потому что была глухая ночь, а Бинг входил в число вождей первого клана, и в воздух тут же подняли вертолеты, которые кружили над районом, светя слепящими прожекторами. Потому что полиция в таких случаях всегда задает одни и те же вопросы. Вы подрались? Он нападал? Потому что мама Феликса сидит опустив голову и думает, что это она виновата. Потому что Лакомая спрашивает с порога: «Бэлль, что там твой Феликс опять натворил?!»

Потому что Лакомая не догадывается, что речь в том числе и о ее шкуре. Потому что они все могут очень крепко влипнуть. Если правда выйдет наружу, то и Бэлль, и Лакомая, и Джарвис, и Джентри – все они сядут в лагеря до конца жизни. Потому что кому нужен бросовый товар? Каждый гей в распоряжении Государства Арийского и Блэктопии стоит полмиллиона толботтов или свежего молоденького тела. Зачем тратить такой ценный ресурс на перебежчиков, которые не нужны даже Гейсии?

Потому что фельдшеры «Скорой» уже обрабатывают раны у Феликса на шее и лице. Потому что Феликс избит почти как труп Бинга. Потому что соседи, высунувшиеся из окон, прекрасно слышали предсмертный крик. Потому что над народом вечно довлеет призрак Китти Дженовезе – лесбиянки, зверски убитой возле дома на глазах бездействующих свидетелей. Потому что в тот раз люди наблюдали из окон, как молодую красивую девчонку режут ножом, и считали, что это не их проблема. Вот почему все теперь передают из уст в уста последний крик Бинга.