Французы вскоре прибыли. И привезли для королевы множество цветов: астры, гвоздики, георгины, огромные гладиолусы, даже поздние розы – их вносили и вносили в покои королевы в изящных плетеных корзинах, перевитых лентами. Ах, это было так по-французски – дарить цветы! Англичане более практичны и предпочитают дарить нечто более существенное – украшения, ткани, мелкие безделушки, цветам же оставляют место в парках и палисадниках, как естественную усладу для глаз. Но сейчас, когда теплый покой королевы наполнился их яркими красками и нежными запахами, Мэри Тюдор пришла в восторг. К тому же все эти господа видели её измученной и непривлекательной, а ей хотелось пленить их. И она была милостива, каждому уделяя внимание: шутила с Бониве, заговорила на теологическую тему с мрачным Монморанси, осведомилась у усатого солидного Гриньо о здоровье его покровительницы Луизы Савойской.

– Благодарю за заботу, – сдержанно ответил Гриньо, – но отчего бы вам не справиться о госпоже Луизе у её сына, достойного мсье Ангулема?

Этим он словно ставил себя несколько отчужденно, отдавая внимание королевы Франциску. Когда Мэри поманила герцога, предложив сесть рядом, он живо исполнил её просьбу, усевшись значительно ближе, чем она ожидала. Но Мэри не рассердилась. Было в нем нечто такое, отчего ей понравилась его дерзость. К тому же женщину всегда больше интересует мужчина, о котором говорят, что он пользуется успехом, и его внимание к ней, в какой бы форме оно не выражалось, всегда будет импонировать ей...

А Франциск и в самом деле делал все, чтобы Мэри было весело и легко с ним: шутил, играл на лютне, пел, смешил её. Его друзья не отставали от него, и вечер прошел неожиданно приятно и весело. Однако главенствовал во всем явно Франциск Ангулемский. Мэри невольно испытывала волнение, встречаясь с ним взглядом. Она заметила, что этот блестящий вельможа был заинтересован ею: он ловил каждое её слово, смотрел с явным восхищением, почти с удивлением. Да, такого Франциск не ожидал. А он-то думал, что англичанки бесцветны, как туман их родины! Это же... неслыханно!

Быть принцессой, королевой, и такой красавицей! Ах, какая у неё изящная длинная шейка, красивые ручки, фигурка грациозная, тонкая, но с такой грудью... воображение Франциска живо дорисовало все остальное. А кожа – вот уж действительно английская роза! Безупречная, гладкая, как атлас, и вместе с тем, как розовый снег, пронизанный горячей кровью румянца. Её волосы казались почти золотыми, а рот... Франциск заметил, как строго, по-английски, она поджимает губы, словно пряча их чувственную полноту. Но королева была веселой девушкой и, когда смеялась, ничто не скрывало этот алый чувственный плод, с мягкой ямкой под нижней губой, при одном взгляде на которую у молодого герцога начинала кружиться голова. А эта манера бросать на собеседника взгляд из-под загнутых ресниц или игриво наматывать локон на пальчик? И все это с истинно королевской грацией и достоинством. Да, это настоящая прекрасная дама, которой он готов служить как верный рыцарь. Он бы помечтал и о большем, если бы она не была предназначена его августейшему старику дядюшке. Право же, жаль малютку. Но ему не её жалеть стоит, а себя самого. Ведь именно из-за неё... Франциск запретил себе об этом думать. Сегодня она – прекрасная дама, которую он как галантный кавалер должен развлекать и веселить, ведя с ней приятные беседы.

Ему нравилась её манера вести разговор, нравилась острота суждений, юмор, эрудиция. Когда возникала какая-то заминка из-за незнания Мэри того или иного языкового оборота, на помощь ненавязчиво и тактично приходила Анна Болейн. Потом девушка опять отступала в тень, наблюдая за другими гостями, завладевшими вниманием английских дам: веселым обаятельным Бониве, дерзким Монморанси, красавчиком Флёранжем. Заметила она и парочку в углу, там, куда почти не падал свет от камина: Лонгвиль и Джейн Попинкорт. Сидят, взявшись за руки, как голубки! Анна знала Джейн и ранее, и понимала, что сия особа будет порочить её в глазах Мэри Тюдор. «Правда, недолго», – сообразила Анна. Ведь эта распутница Попинкорт явно выказывает симпатию к Лонгвилю, а Лонгвиль женат на внебрачной дочери Людовика Двенадцатого! Так что Джейн опять поставила не на ту карту, и её положение скоро пошатнется, ибо вряд ли Людовик потерпит любовницу зятя при своем дворе.

Вечер протекал весьма весело: придворные музицировали, играли в карты. Однако все заметили, что молодой герцог Ангулемский пользовался любым предлогом, чтобы привлечь к себе внимание королевы, даже увлечь её от остальных. Они хорошо смотрелись вместе – рослый, худощавый Франциск, с его чисто галльской смуглой привлекательностью, и миниатюрная, вся бело-розовая, с роскошными золотыми кудрями, Мэри Тюдор. Сидя на покрытом ковром широком подоконнике, они беседовали, и Франциск объяснял Мэри некоторые тонкости французского этикета, легко переходя к вопросам о литературе, искусстве, даже увлек её темой, касающейся архитектурных стилей. У Франциска имелась слабость к архитектуре, и он с интересом выслушал рассказ Мэри о новом тюдоровском стиле в Англии, поведал и сам о новомодном архитектурном стиле «ренессанс» и о тех изменениях, которые произвел в своем замке Амбуаз или в старинном дворце Блуа... Столь старинном, что его можно легко назвать старым, и где однажды в спальне его матушки рухнул потолок. К счастью, герцогини Луизы там не было, но с тех пор она невзлюбила эту резиденцию и предпочитает ей менее величественный, но более комфортный Роморантен.

Мэри постаралась перевести разговор на мать Франциска. Что-то подсказывало ей, что сам молодой Ангулем не станет её врагом, слишком од был дамским угодником, а вот Луиза Савойская... Мэри хотелось узнать о ней побольше. Однако Франциск был любящим сыном и, по его словам, мадам Луиза представляла собой образец добродетели и материнской нежности. Её выдали замуж в двенадцать лет за тридцатилетнего красавца Карла Ангулемского, с которым они жили в замке Коньяк на юге Франции во вполне счастливом союзе, и лишь одно огорчало Луизу: она никак не могла забеременеть. Тогда она отправилась в Турень к великому святому Франциску Поле, который предсказал ей, что, если она будет усердно молиться, то родит прекрасного сына. Франциск умолчал лишь о том, как святой предрек герцогине, что однажды её сын станет королем, и с тех пор Луиза Савойская жила словно в экзальтации. Но первой у неё родилась дочь, названная Маргаритой, так как герцогиня Луиза в последний день беременности случайно вместе с устрицей проглотила жемчужину, а «margarita» по-латыни означает «жемчужина». Девочка и в самом деле оказалась жемчужиной – умная, хорошенькая, добросердечная – ах, Франциск просто обожал старшую сестру! Сам же он родился только через три года, после очередной поездки к великому святому. А ещё через три года умер отец Франциска, Карл Ангулемский. Франциск не добавил ни слова о том, как жила с тех пор его мать, как любила всем намекать о великом будущем «своего Цезаря» (так она называла сына), как ссорилась с королевой Анной Бретонской и едва не плясала от счастья, когда та умерла, так и не оставив Людовику наследника мужского пола. Не обмолвился он и о скандальных слухах, об амурных похождениях своей матери и молодого коннетабля Шарля де Бурбона, который был на тринадцать лет её моложе, и которого она буквально вынудила вступить с собой в связь. Не рассказал и об истерике матери, едва стало известно о предстоящем союзе Мэри Тюдор с Валуа, когда сия благочестивая дама била посуду, таскала за волосы пажей, пинала любимых болонок и даже каталась по полу, кусая ковры и подушки. Все это ещё предстояло узнать Мэри из долгих бесед с Томасом Болейном, а пока она лишь поняла, что Франциск очень любит мать и сестру, и это расположило её к нему.