– Это Зейн, кучер Эрмесен! – крикнул Хольтвик.

– Сам вижу, – солидно отвечал Бергамин и приказал: – Взять его, ребята.

Солдаты грамотно взяли всадника в кольцо, но тот не оказал никакого сопротивления. Напротив, он, казалось, удивлен, и сильно.

– Господин капитан! – завопил он, когда его стащили с седла. Его пронзительный голос резал слух: – За что?!

– Где твоя хозяйка, малый? – спросил Бергамин.

– Как где? В монастыре, конечно…

– Опоздали, черт! – Эверт Хольтвик сплюнул на землю.

– Ну почему же… – Бергамин сохранял хладнокровие. – Отвечай, Зейн, без утайки – от этого зависит твоя жизнь. Почему ты оставил хозяйку? Что она тебе сказала?

– Хозяйка подняла нас до света и велела закладывать и ехать в монастырь. Ну что такого – она часто туда наезжает. А ежели остается больше чем на день, меня назад отправляет – чтоб соблазну не было, монастырь-то женский… Хотя какой там соблазн – одни старухи же, ни кожи ни рожи…

– Это потому, что не ты на них соблазняешься, а они на тебя, – встрял Эверт.

– Упаси боже! – кучер в ужасе взмахнул руками, которые бдительные стражи перехватили и заломили.

– Стало быть, нынче она собирается задержаться, – промолвил Бергамин.

– Видно, так. Иначе зачем бы она меня отпустила, а карету оставила?

– А верхом твоя хозяйка не ездит? – вмешался Мерсер.

Вопрос получился двусмысленный, но Зейн не сумел этого оценить, в отличие от хохотнувшего корнета.

– С какой стати благородной даме эдак разъезжать? Для того кареты есть. Она и носилками-то брезгует…

– Выходит, мадам Эрмесен осталась в монастыре, – Бергамин обращался к Мерсеру.

– Да, если только там она не сменила лошадей и возницу.

– Проверим. Едем туда?

– А что с этим делать? – спросил Хольтвик. – Отпустим дурака?

– Ни в коем разе. Берем его с собой.

– Господин капитан, помилуйте! – возопил Зейн. – Не можно мне ехать, лошадка еле ноги передвигает!

Если это главное, что его заботит, подумал Мерсер, вряд ли он виновен в пособничестве преступлениям.

– Посадим тебя на запасную, а эту в поводу поведут, – отрезал Бергамин. – И так застряли.

– А куда спешить? Догонять уж не придется. Мы знаем, где она спряталась…

– Не рассуждать, корнет!

Мерсер был согласен с Бергамином. Лучше всего было перехватить преступницу по пути в обитель Святой Евгении; а поскольку это не удалось, ближайшее будущее чревато неприятными сюрпризами.

Повидав за время своего пребывания в империи немало старинных монастырей как в Эрде, так и в Карнионе, Мерсер ожидал и здесь встретить нечто подобное. Он ошибся. Обитель Святой Евгении мало чем отличалась от других укрепленных строений Открытых Земель, то есть не могла похвалиться никакими архитектурными красотами.

Но это все же было лучше, с точки зрения Мерсера, чем часовня Оранов (вернее, Роуэнов), задуманная так, чтобы поразить воображение.

Монастырь строился, вероятно, в те же времена, что и цитадель в Галвине, из того же камня. От крепости его отличали размеры, гораздо менее внушительные, а также то обстоятельство, что стены и башни цитадели подновляли и содержали в порядке, чего о монастырских сказать было нельзя. Кладка обветшала, а кое-где и просто осыпалась, и щебень пополам с кирпичной крошкой плохо это скрывал. Ров, когда-то окружавший стены, пересох и превратился в обычную канаву, засыпанную прелыми листьями. В общем, ежели бы кто вознамерился брать монастырь штурмом, он был бы доволен – много сил не понадобилось бы. А вот насчет провианта на случай осады пришлось бы огорчиться. Если здесь имелось какое-то хозяйство, оно располагалось внутри монастырских стен. Похоже, раньше здесь было нечто вроде гостиницы для богомольцев, но сейчас заброшенное строение разрушилось, являя взору просевшую крышу и сиротливо зиявшие проемы дверей и окон. Рядом примостился покосившийся дровяной сарай.

По знаку Бергамина сопровождавший его сержант спешился, прошел к воротам и забарабанил в них, выкрикивая сакраментальное: «Именем императора!» Не отвечали долго, хотя Мерсер был уверен, что их заметили еще на дороге. Затем приоткрылось окошечко, и пронзительный старческий голос возвестил:

– Здесь обитель женская! Мужчин пускать не велено!

– Матушка, я комендант Галвинской крепости. Здесь по важному делу, никто ваших монахинь не обидит, – пообещал Бергамин.

Но привратница то ли от глухоты, то ли от вредности повторила:

– Здесь обитель женская! Мужчин пускать не велено!

– Я же говорил… – уныло произнес пленный конюх.

Бергамина не так легко было сбить с толку. Он достал из кармана носовой платок, высморкался, изрек:

– Или здесь должен быть священник, или это не монастырь.

За воротами молчали, не находя возражений.

– И верно! – восторженно подхватил Хольтвик. – Хоть один мужик, пусть и в рясе, – с ним толку больше будет!

Пока длилось ожидание, Мерсер спешился. Он хотел посмотреть на окрестности, прежде чем солдаты и лошади затопчут все следы.

Увиденное немного утешало. Судя по отпечаткам на мокрой земле, карета, въехавшая нынче в ворота, была единственной и монастыря не покидала. Оставалась надежда, что мадам Эрмесен все еще поблизости – если только она не добралась пешком до ближайшей деревни, где ее ожидал другой экипаж. Следовало учитывать и такую возможность.

Тем временем звякнул засов, и через калитку в воротах переступил, кутаясь в плащ, человек, которого сама судьба определила быть духовником при женской обители. Ибо соблазна он не мог ни испытывать, ни внушать. Ветхий, тщедушный, морщинистый, а по тому, как он наклонялся вперед, щурился и ступал, точно по краю обрыва, еще и страдающий сильнейшей близорукостью.

– Господа, – обратился он к собравшимся, – что заставило вас потревожить покой этой мирной обители? Исполняя здесь обязанности духовника и священника свыше четверти века, могу вас заверить, что в стенах монастыря Святой Евгении не творилось и не творится ничего противозаконного.

– Возможно, вы и правы, но я властью, данной мне его величеством, обязан произвести в монастыре обыск и арест особы, именующей себя Вьерной Эрмесен, буде она здесь находится.

– Это, сударь, вряд ли допустимо. Я не могу позволить вооруженным солдатам входить туда, где непорочные дамы и девицы спасаются от мира…

– Обитель женская, мужчин пускать не велено, опять завел волынку, – пробормотал Эверт, а ближний к нему солдат заржал не хуже коня.

– Речь, святой отец, идет не о ваших непорочных девах, – возразил терпеливый Бергамин, – а о женщине весьма даже порочной…

Священник замахал сухонькой лапкой, призывая нечестивца к молчанию.