– Что? Крис поцеловал тебя?

Я отпила большой глоток розового.

– Клянусь тебе, он застал меня врасплох. Просто вдруг подошел, совсем близко, и его губы… Я пыталась его отпихнуть. Ты должна мне поверить.

Я уставилась на нее, потом допила остатки вина. Мы сидели на веранде на Главной площади, была среда, повсюду масса народу. Но несмотря на это, мне казалось, что мы с Аминой совершенно одни в каком-то пузыре. Остальные звуки звучали фоном, как музыка в лифте.

– Ты доверяешь мне? Ты ведь понимаешь, что я никогда не стала бы ничем таким с ним заниматься, – сказала Амина.

Ее большие зрачки двигались туда-сюда. Вопрос чести, конечно. Ведь мы с ней лучшие подруги.

– Само собой, – ответила я, поскольку знала – Амина не умеет лгать.

– Он скотина, настоящий бабник, – сказала она. – Так не поступают. Он знает, что мы лучшие подруги. Какая разница, что ты…

Она сбилась.

– Что я – что?

Она опустила глаза, теребя свой кулон – серебряный шарик, который я подарила ей на восемнадцатилетие.

– Что ты собиралась его бросить.

– Но он-то, черт подери, об этом не знает, – сказала я.

– Нет, ясное дело, нет.

Она продолжала теребить серебряный шарик.

– Ты ему рассказала?

Лгать она и правда совершенно не умеет.

– Прости. Он все спрашивал и спрашивал. Сказал, что отправил тебе кучу сообщений, но ты не отвечаешь. Он понял, что что-то не так.

Я не могла выдавить из себя ни звука. Даже смотреть на нее не хотелось.

– Он оказался плохим питомцем, – проговорила Амина, пытаясь выдавить из себя улыбку. – Может, и хорошо, что все так получилось. Теперь мы знаем, какая он скотина.

Мне не хотелось улыбаться. Да и ничего хорошего в том, что произошло, я не видела. До меня еще не дошел весь смысл произошедшего.

Более всего мне хотелось разозлиться. Позвонить Крису и сказать ему, какая он жалкая свинья – и чтобы убирался ко всем чертям. Но злость заслоняли другие чувства, к которым я совершенно не привыкла.

В первую очередь я чувствовала себя обманутой.

На следующий день он вновь засыпал меня сообщениями в «Фейсбуке» и «Snapchat». Сдержав первое импульсивное желание – ответить, я заблокировала его везде. Больше я не хотела иметь дела с Крисом Ольсеном.

В течение недели я старалась о нем не думать. То есть бывали минуты, когда он не наводнял мой мозг. Бывали часы, когда на сердце не давило. Я решила для себя, что это вопрос времени, что я должна продержаться. Это как бросать курить.

В среду, вернувшись домой с работы, я поняла, что мыслей о Крисе у меня не возникало с самого утра. Это уже хорошо, и те чувства, которые, возможно, у меня к нему были, теперь погребены глубоко-глубоко – и больше я не намерена выкапывать это дерьмо. Все прошло быстрее, чем я думала.

Ни Крис Ольсен, ни Линда Лукинд не станут частью моего будущего. Как тысячи других людей, они прошли по периферии моей жизни. Всего лишь краткие гастроли, ничего больше. Скоро я забуду об их существовании. Через десять или двадцать лет я буду со смесью ужаса и удивления вспоминать эту безумную историю и рассказывать новым друзьям про мужика на четырнадцать лет старше меня, который возил меня на лимузине в Копенгаген и снимал для нас номер люкс в Гранд-отеле, и его психически неуравновешенную бывшую подругу, которая меня преследовала. У меня останутся лишь смутные воспоминания о них и о том, как все это происходило. Само собой, я буду смеяться над всей этой чушью, а мои слушатели будут сомневаться в правдивости моей истории.

Так все бы и вышло, если бы не Амина.

В пятницу светило солнце. Конец лета выпал волшебный, и ничто не указывало на то, что очарование этой поры скоро исчезнет.

Я думала о своей поездке в Азию. Когда зимняя тьма укутает продуваемые всеми ветрами сконские равнины, у меня в кармане наконец-то будет лежать билет в один конец к солнцу, теплу и приключениям. Я накоплю достаточно денег, даже если мне придется ради этого вкалывать от открытия до закрытия семь дней в неделю. В четверг вечером я выложила в Сети объявление о продаже мотороллера. Чувствовала себя чудовищно неблагодарной, однако я выразилась предельно ясно. Мне не нужен мотороллер, мне нужны деньги на поездку.

В первой половине дня я написала Амине, спросив ее, будет ли у нее время ненадолго встретиться вечером. Нам нужно было поговорить. Я все еще испытывала разочарование по поводу того, что произошло, однако не могла отделаться от чувства, что я все преувеличиваю. Амина рассказала Крису, что я не планирую с ним дальше встречаться, – что тут такого? В каком-то смысле она оказала мне услугу.

Амина ответила, что у нее тренировка, но после нее она с удовольствием выпьет со мной бокальчик вина.

Все мысли о Крисе мне удалось отогнать. В груди возникло новое ощущение легкости, я ходила с улыбкой на губах, напевая мелодии из диснеевских мультиков.

Когда в семь часов мы закрыли магазин, я пошла ужинать с коллегами на Главную площадь. У Амины все равно тренировка до восьми.

В половине девятого она прислала мне сообщение.

Устала не могу никуда тащиться завтра матч

О’кей, – ответила я. – Целую

Ты на меня не дуешься?

Ясное дело нет, – ответила я.

Созвонимся завтра люблю тебя целую

Мне самой надо было рано вставать на работу, и я все равно не планировала долго болтаться в центре. К тому же я все больше привыкала к тому, что произошло, и начала видеть в этом положительные стороны. К серьезному разговору о доверии и всякой прочей муре я уже не была расположена.

Заказав себе еще бокал игристого, я надела солнечные очки и откинулась на стуле.

Коллеги завели обычный разговор о пеленках, какашках, детском питании и мягких игрушках, и хотя я выразительно зевала во весь рот, они не понимали намека. Для оживления беседы явно требовалась более острая тема.

Малин сказала, что детский сад, в который ходят ее дети, уделяет особое внимание одинаковой ценности всех людей, и остальные в унисон согласились, что это хорошо и важно.

Я тут же увидела зацепку, за которую не упустила случая ухватиться.

– Но если говорить начистоту, – сказала я, – вы и вправду считаете, что все люди одинаково ценные?

Они уставились на меня так, как бывает, когда точно не знают, шутишь ты или случайно сморозила какую-то невероятную глупость.

– Нет, серьезно, – повторила я, обернувшись к Малин, заведующей магазином, поскольку ее легче всего завести. – Если бы тебе пришлось выбирать между тем, что погибнут пятьдесят детей в Сирии или умрет твоя Тиндра, что бы ты выбрала?