сдерживаемый, наконец вырвался наружу. Даже администраторы получили небольшие подарки, словно это они сотворили сие чудо своими руками. Разумеется, в стране скопилось множество больных, флегматично выдерживающих недуги за неимением альтернатив. Женщины приходили к докторам с опущением и выпадением органов малого таза. Мужчины занимались своими делами с грыжами «размером с воздушный шар».

Все это стоило усилий и денег: уже в самом начале выписали 240 миллионов рецептов, а в следующие два года это число увеличилось вчетверо. Заложенные в бюджет лимиты вскоре были превышены – и за те же два года цифра дошла со 170 миллионов фунтов до 352 миллионов. Пациенту приходилось полгода ждать приема у офтальмолога. 33 миллиона вставных челюстей изготовили в первые же девять месяцев, многие – для детей. Беван рассчитывал на уменьшение нагрузки на НСЗ, когда народ подлечат, но, как известно, газ заполняет все возможное пространство. Медицина развивалась, спрос рос, увеличивались расходы. Однако и результаты новой службы были налицо: так, смертность от инфекционных заболеваний снизилась на 80 %. Некоторое время оппозиция все отрицала и упорствовала. Лорд Хордер вел речи об «этом временном министре» и предрекал скорое возвращение старых добрых времен частной практики. Однако НСЗ не исчезла, а ее врачи остались ее двигателем. Роль доктора вернулась в исходное положение: он снова стал человеком, помогающим и исцеляющим.

Сам Беван ушел в отставку в 1951 году, когда Хью Гейтскелл ввел стандартизированные платежи за стоматологическую помощь и очки. Эти деньги предполагалось пустить на проект, особенно ненавистный человеку с убеждениями Бевана, – Корейскую войну. Эттли пришлось вести речь об «очень серьезном финансовом положении» Британии: американцы прекратили программу ленд-лиза (товары доставлялись в страну без оплаты, что привело к огромному перевесу импорта над экспортом). Через полтора года правительство создало комитет по «социализации экономики», сосредоточивший усилия на Банке Англии, гражданской авиации, угледобыче, телеграфе и радиосвязи. Однако непреодолимое упорство протестующих профсоюзов, плохое управление и всеобщая некомпетентность не внушали оптимизма. В эру, принесшую столько широкомасштабных начинаний, оказалось довольно трудно их продолжать. В лейбористском манифесте 1950 года правящая партия все еще опиралась на свои новозаветные корни:

Социализм – не только хлеб. Экономическая безопасность и свобода от порабощающих материальных цепей капитализма – не самые главные его цели. Это лишь средства достижения большего – эволюции в человечество, наделенное большей добротой, умом, свободой, сотрудничеством, предприимчивостью и богатой культурой. Это средства для достижения великой цели полного и свободного развития потенциала любой человеческой личности. Мы… стремимся создать общество, которое рассматривает в качестве основной движущей силы самые благородные созидательные качества человека.

Никогда больше ни одна партия не будет высказываться в столь утопических выражениях. Страна снова скатывалась в кризис. Он мог случиться во время войны, а мог – в мирное время. План национализации начал реализовываться, но многие задавались вопросом, будет ли от него толк. Они вполне могли согласиться с Черчиллем, считавшим, что эта схема «ежедневно проявляет себя как опасная и дорогостоящая ошибка». Все шло наперекосяк.

Почти полностью выдохшийся парламент 1950 года заставил Эттли объявить вторые выборы. Возможно, выросла его самоуверенность, а возможно, он хотел оправдания своей политики. В 1951 году, спустя всего шесть лет, консерваторы вернулись к власти, обещая конец суровым временам и наступление благоденствия. Однако суровые, в той или иной форме, времена продлятся до 1955 года.

34

Старый мир

6 февраля 1952 года умер король и – так уж вышло – началась новая Елизаветинская эпоха. Другим глашатаем перемен стало консервативное правительство 1951 года. Домашние обязанности больше не рассматривались как неизбежность, пропорционально рос статус медсестер и учителей. Женщина теперь была не просто «герцогиня», «госпожа», «домохозяйка» или «работница», она вполне могла преподавать математику или физкультуру. Понадобились две кровопролитные мировые войны, чтобы это стало очевидным. Конечно, как в любые неспокойные времена, находились недовольные: неужели обязательно учить женщин на врачей в таком мире, где все время существует угроза сокращений?

Коронация юной королевы прошла с куда большей пышностью и куда большим количеством жемчуга, чем коронация ее отца, но имевшие уши услышали новую и весьма мрачную ноту в торжествах. Новый монарх Великобритании не носила титула императрицы Индии; ее провозгласили просто как «Соединенного Королевства Великобритании, Северной Ирландии и Ее других Королевств и территорий Королеву, Главу Содружества и Защитницу Веры». Все отметили ее заявление о привязанности к «нашей великой имперской семье», но юная королева понимала свое новое место.

Предыдущий год ознаменовался Фестивалем Британии. По роскоши и изобилию он не мог сравниться со своей викторианской моделью, но в этом и состояла его слава. Времена были более скромными, карманы более пустыми, а люди менее склонными к триумфаторским переживаниям, но флаги развевались, и пиво текло рекой. На фестивале в том числе отметили открытие Саут-Банка (буквально – «Южный берег») как одного из культурных центров Лондона. Не обошлось, конечно, и без курьезов. Одним из экспонатов выставки была коллекция цветных тканей из искусственного вискозного волокна, и короля пригласили взглянуть на нее, однако не объяснили назначения материала. Получив необходимые разъяснения, монарх пробормотал: «Благодарение Богу, нас не заставят это носить». Несмотря на все внешние жесты в поддержку народа, королевская семья не могла полностью разделить общий опыт. Во время войны ее роль высветилась как некая аномалия.

Империя в действительности едва балансировала на грани, хотя мало кто осознавал этот факт. Индия откололась в 1947 году – как гласила политическая легенда, из-за попустительства английских правителей из среднего класса. На самом же деле усилия Ганди, Конгресса и Мусульманской лиги в конце концов убедили британцев, что они слишком задержались в гостях. Перед правительством встал выбор: страна могла осилить или империю, или социальное государство, но не то и другое разом. Лорд Маунтбеттен предупредил местных князей субконтинента, что в случае отказа интегрироваться в государства-наследники – Индию и Пакистан – их территории будут брошены на произвол судьбы, без статуса доминиона и места в Содружестве. В полночь 15 августа 1947 года территория Британской Индии получила независимость и разделилась на две страны. Никто тогда не мог такого предвидеть, но этот раздел породит 14 миллионов беженцев и бессчетное количество смертей. Границу между Индией и Пакистаном проводили британцы, практически не учитывавшие местные особенности и отношения.

Но что теперь, без Индии, оставалось ценного в империи? Разумеется, людям нравилось сияние розовых имперских земель на карте, но для большинства представление о них лишь смутно теплилось где-то на окраинах сознания. Парадокс колониальной и промышленной сверхдержавы, где при этом царила такая ужасающая нищета, – вот что в свое время вдохновило Маркса и Энгельса. Неоднократно защищавший имперскую идею Сирил Редклифф, человек, которому поручили разделить Индию и Пакистан, до конца жизни мучился над тем самым вопросом о