— Что, хороша девка? — спросила она чересчур спокойно да весело. — И которая же я лучше — тогдашняя аль нынешняя?

— Умная у меня жена, — хмыкнул Кудеслав. — Умная да разумная; одна беда, что круглая дура. Еще и спрашивает. Разве не ясно?

— Верно, ясно и без вопросов, — грустно сказала Векша.

— Ясно ей! — Вятич усмехнулся, запустил пальцы в бородку. — Опять она за свое. Тебе ли бояться, глупая! Хоть вон ее, хоть любой другой тебе бояться нечего. Это мне бы… — Он прищурился. — Вот знаешь ли ты, что я из-за тебя да Жеженя…

— Знаю, — все так же грустно выговорила наузница. — Я и другое знаю: твой-то страх как раз и был вовсе напрасный. А мой — нет. Отнимет она тебя. Точно говорю — отнимет.

Некоторое время они сидели молча. Кудеслав по-прежнему смотрел на жену, а та, круто изогнув шею, топила взор в жадной суете огоньков костра.

В конце концов Мечник не выдержал:

— Во-первых, я не забавка бессловесная, чтобы меня дарить-отнимать. А во-вторых, она вон со своим юнцом не намилуется…

Векша вдруг засмеялась устало и снисходительно.

— С юнцом, — выдавила она сквозь смех. — Это ты мне-то… Уж какой может быть юнец, коли ты рядом! Ведь она — я! Совсем я, только не ущербная… — Векшин смех оборвался. — Вот в чем мой страх, понял?

Кудеслав скрипнул зубами:

— Это ты брось. Это корову, может, так выбирают — будет ли телиться аль нет. И Мыси тобою не стать, хоть она наизнанку вывернись. Потому что твоей судьбы не прожить…

— Во-во, — перебила Векша с кривой ухмылкой. — И купленной-перекупленной ей не быть, и под стольких хозяев да хозяйских знакомцев не подламываться… Ну, уж довольно! — Она вдруг уколола Мечниково лицо незнакомым каким-то, жестко-холодным взглядом, точно так же зыркнула на хлопочущую близ коней Мысь. — То моя беда, мне одной и справляться с нею…

Ученица волхва Корочуна запнулась на миг, потом решила все-таки пояснить:

— С бедою то есть.

Вновь прервалась невеселая, мучительная беседа.

Меркло, тонуло в густеющей синеве небес закатное зарево, разгорались над головою холодные белые звезды, ветер шумно ворочался в древесных вершинах…

— Так, значит, сызнова не будешь спать? — по-обычному спросила Векша.

Кудеслав молча кивнул.

— Без отдыха вконец изведешься. Может, я? Или Жежень…

— Нет.

Вятич не рассказывал спутникам о своих чувствах да подозрениях — к чему пугать без толку? Тем неожиданнее показались ему женины деланно равнодушные слова:

— Ты нынешним днем ничего не заметил такого… ну, особливого?

И пока Мечник думал, нужно ли отвечать правду, а ежели нет, то что ответить вместо нее, Векша вдруг поднялась и сказала:

— Ладно, то я так… Ты посиди, а я быстренько ужин… А хочешь, и подремли пока.

— Верно, ложись дремли, — степенным басом сказал подошедший с конобцом да рогульками Жежень. — К похлебке разбудим. И нынешней ночью — слышь? — я буду на стороже. Ты ж, чай, не десятижильный… И к чему тебе так-то над собой измываться? Ведь сколько идем, а все вокруг пусто…

— То-то и оно, что пусто, — буркнул Мечник, впрямь примериваясь улечься. — С вами, пожалуй, и двадцатижильным придется стать. Вот пошел бы я один (укоризненный взгляд на Векшу), так и не было бы нужды этак вот… Одному-то схорониться проще простого, а четверым, да еще с конями… Эх!

— Зря пса какого-нибудь не взяли, — рассуждал Жежень, пристраивая медную посудину над костром. — Хотя… Вон у Корочуна охоронные псы были во всей округе наилучшие, а толку?

Окончив возню с конобцом, парень глянул на уже задремывающего вятича и вдруг сказал:

— Слышь, ты, чудище дебряное! Как нынешнее наше дело покончим, непременно с тобой подеремся. Эвон ты меня скольких зубов лишил не за хвост собачий — думаешь, я позабуду?

Мечник чуть приоткрыл один глаз и собрался было что-то сказать, но не успел — Векша опередила.

— Знаешь, как одна жаба решила ведмедя перереветь? — ехидно спросила она Чарусина кормленника.

— Ну? — слегка оторопел тот.

— Надуюсь, думает, посильней, да как рявкну…

— Ну-ну…

— Вот она надувалась, надувалась…

— Да ну же!

— Лопнула, — вздохнула Векша.

* * *

После ужина Кудеслав позволил себе еще немного вздремнуть — пока остальные, тихонько гомоня, устраивались на ночь по-настоящему. Впрочем, по-настоящему ли? Мечник был уверен, что Векша и Жежень спать не будут, во всяком случае, что они собираются не спать, а уж там как получится. Вятич, правда, догадывался, как именно это может получиться у Жеженя, если, конечно, людодлаки подарят еще одну более или менее спокойную ночь.

Мечникова дрема была легкой и чуткой. Кудеслав слышал возню у костра, слышал то и дело затевающиеся там перебранки — шепотом, явно с оглядкой на отдыхающего. Сперва Векша, которая приняла на себя заботу о припасах да кормленьи и вообще старательно изображала рачительную степенную бабу (рачительность ей давалась куда лучше, нежели степенность)… Так вот, сперва Векша принялась дознаваться, почему вдруг оказался пустым берестяной туесок, в котором хранился мед. Подозрение пало на Жеженя, в чью седельную суму был уложен злополучный туес. Но парень свою вину отрицал, как вдруг решилась сознаться Мысь: «Я только попробовать хотела, а он весь съелся…» Что ж, повинную голову и вошь не грызет. Векша еще немного поворчала да и угомонилась (видать, брезговала не то что разговаривать со своим ожившим подобием, а даже бранить ее); Чарусин закуп, хихикая, выспрашивал Мысь, как это она исхитрилась весь день таскать мед из чужой поклажи так, что никто того не заметил, а преступная сладкоежка мрачно оправдывалась: «Да чего там весь день? Много его, что ли, было, меду того?» (туесок, между прочим, размерами мог поспорить с ее головой и еще утром был полнехонек).

Потом без малейшего перехода Жежень принялся ворчать на Кудеслава — дескать, тот не умеет соразмерять свои силы («Тоже мне, воин!») и через его неумение да вятское упрямство всем может выйти лихо.

Подниматься Мечнику не хотелось, а посему он принялся раздумывать, чем бы таким запустить в обнаглевшего пащенка. Однако самому обрывать Жеженевы разглагольствования вятичу не потребовалось — это сделала Векша. Верно, лишь потому она дозволила парню сказать так много, что при первых его словах аж задохнулась от возмущения. Но уж когда опомнилась!..

Много чего узнал растерявшийся от подобного напора Жежень: и кто он такой сам по себе, и кто… вернее — что он такое в сравнении с Кудеславом… А потом Векшин голос вроде как раздвоился, и Мечник лишь миг спустя с удивлением сообразил, что это принялась вторить его жене Мысь — не заспорила, а именно принялась вторить с тем же пылом и негодованием. Вот так, так!