Все мои попытки завязать разговор с каторжниками не удавались потому, что конвой не терял бдительности. Когда в очередной раз каторжники оказались рядом с моей стрелкой, ко мне в будку зашел погреться конвоир. Я тут же хотел было выйти, но он предупредил меня, что близко подходить к ним запрещено. Не желая вызывать подозрения, я отказался от своей затеи.

Однако счастье мое длилось недолго. Однажды я, как и обычно, работал у стрелки. Мимо проходил оперуполномоченный офицер НКВД IX лаготделения. Я хотел было спрятаться в будке, но тут вспомнил, что, согласно инструкции, стрелочник обязан встретить начальника у стрелки и отрапортовать ему. Сделав навстречу несколько шагов, я остановился и произнес:

– Пост номер пять, дежурный Штайнер.

Услышав мою фамилию, он тут же переспросил:

– Штайнер? Как вы оказались на этой должности?

Я сказал ему, что стал стрелочником по чистой случайности.

– Интересно! Кого только не делают стрелочником, – с издевкой проворчал он и подошел к телефону. Я слышал, как он говорил начальнику станции:

– Пришлите кого-нибудь на замену стрелочника номер пять. Быстро!

Я снова вернулся к лопате и кайлу. Но и на этой работе я долго оставаться не мог, поскольку меня теперь открыл офицер НКВД.

Вскоре мне приказали собирать вещи и готовиться к этапу. Мне едва хватило времени попрощаться с товарищами.

За время пребывания в IX лаготделении мне удалось стать владельцем небольшого имущества: нижнего белья, консервной банки, деревянной ложки, даже покрывала. Все это я приобрел, когда работал на кухне. Консервная банка осталась от американских консервов, за деревянную ложку я заплатил 600 г хлеба, за белье я отдал четыре пайки хлеба, а покрывало подарил мне Саша Вебер. Все это я сложил в американский холщовый мешок, который заранее основательно выстирал. Погнали нас в баню, где предварительно тщательно обыскали лагерные погонялы. Белье провозгласили государственным имуществом и конфисковали. Жестянку и деревянную ложку я мог оставить себе, а холщовый мешок мне удалось с трудом отвоевать.

Окруженные погонялами, мы пошли к выходу. Пришлось долго ждать, пока нас примет конвой. Мы строили догадки о том, куда нас повезут. Всего нас собралось около сорока человек, и у каждого было свое мнение. Но в итоге оказалось, что никто из нас не угадал конечный пункт этапа.

Конвой принял нас уже в сумерки. Желая возместить свое опоздание, конвоиры нас немилосердно подгоняли.

– Быстрей, быстрей! – беспрестанно кричали они.

Эту же команду на своем языке повторяли и сопровождавшие нас собаки, постоянно скаля свои зубы. Наконец, мы пришли на станцию, где нас загнали в угол и оставили дожидаться, пока не подадут эшелон. Затем по двое мы забирались в телячьи вагоны. Когда посадка закончилась, двери вагонов заперли снаружи.

Едва устроившись прямо на полу, мы продолжили свои гадания, куда нас повезут. Многие предположили, что нас отправят в Дудинку.

Путь в сто двадцать километров мы проделали за двенадцать часов. В Дудинку мы прибыли только в восемь часов утра.

С тех пор как пять лет назад, в 1939 году, я последний раз видел Дудинку, здесь произошли большие изменения. Пока поезд ожидал сигнала на въезд на станцию, мы сквозь отверстия в вагонах рассматривали многочисленные лагерные постройки, бараки, такие же, как и в IX лаготделении, с решетками на окнах и обитыми железом дверьми. Вместо забора – несколько рядов колючей проволоки. Караульные вышки соединялись телефонными проводами.

Поезд остановился, солдаты окружили вагоны. По пути в лагерь я заметил, что рядом со станцией заключенные возводят большое деревянное здание, через широкие ворота которого внутрь тянулись рельсы. Мы узнали, что это новое паровозное депо.

В пятистах метрах от вокзала находилось новое лаготделение, в котором могло разместиться едва ли пятьсот заключенных. Бараки были переполнены, и «старикам» пришлось потесниться, чтобы освободить места для сорока прибывших заключенных. Это было III лаготделение. Здесь все заключенные работали на железной дороге. В одном из четырех бараков жили машинисты, начальники поездов и стрелочники. Все были уголовниками и на работу ходили без конвоя.

Во втором бараке жили рабочие мастерских. Среди них были и уголовники и политические.

В третьем бараке жили рабочие-путейцы. Там-то нас и разместили.

В четвертом бараке размещались амбулатория и больничная палата. Вторая половина этого барака была разделена на две части, в одной из которых жили двенадцать женщин, тоже работавших на железной дороге. Из них две были политические, остальные – уголовницы. Во второй части жили лагерные служащие.

Уже с самого начала мы ощутили большую разницу между норильским лагерем и дудинским. Этот скорее напоминал что-то вроде веселой тюрьмы. В первый же день нам разрешили покупать в ларьке хлеб и другие продукты. За ужином многие отказывались от своей баланды или предлагали ее нам. Некоторые пили чай с несколькими кусками сахара. Чай заедали лепешками, которые сами же и пекли. Мы удивлялись подобному богатству. Но уже через несколько дней мы узнали о происхождении этого богатства. Работавшие на железной дороге заключенные грабили вагоны с провизией. Мы стали забывать о голоде. Только теперь я понял, почему многие так стремились попасть из Норильска в Дудинку.

Наша бригада работала на железнодорожной насыпи. Мы укладывали рельсы.

До начала ледохода на Енисее следовало убрать в порту рельсы, чтобы их не снесло водой. А потом их следовало уложить на старое место. Если этого не сделать вовремя, то ледяные глыбы закручивали рельсы в спирали, словно те были из тонкой проволоки, а волны их затем уносили на дно. Ледяные скалы врезались в сушу на две сотни метров. И все, что стояло на их пути, они подминали под себя, будто спичечный коробок. Таким образом, исчезли многие дома, словно их здесь никогда и не было.

Во время укладки рельсов нам зачастую приходилось погружаться глубоко в воду. Чтобы ускорить работу, нам выдавали от 50 до 100 граммов водки. Конечно, до заключенных водка не доходила, ее выпивали начальники, конвоиры и бригадиры. Кто-то из нас как-то пожаловался начальнику отделения железной дороги, что мы ни разу не получали водку. Тот пообещал лично присутствовать при раздаче.

На следующий день действительно водку раздавали в присутствии начальника. После обеденного перерыва он лично привез водку и мы выстроились в очередь. Бригадир в одной руке держал бутылку, в другой – стакан. Мы подходили один за другим, бригадир наливал. Мы пили и наслаждались, некоторые даже причмокивали от удовольствия.

– Ну как? – спрашивали мы друг друга.

– Превосходно!

И никто так и не решился сказать, что пили мы обычную речную енисейскую воду. С тех пор больше никто не жаловался на то, что нам не дают водки.