В полдень мне стало немного лучше. Я вытащил из кармана хлеб, который не смог съесть утром. Во мне снова проснулся голод. Желая успокоить меня, ко мне подошли несколько знакомых. Все говорили одно и то же:

– Война закончится, и нас освободят.

Хорошо, когда люди не теряют надежду.

Я привык работать на кирпичном заводе и был счастлив, что работаю под крышей. Началась полярная ночь, и под открытым небом работать было особенно тяжело. Четыре месяца мы будем лишены солнца, четыре месяца мы будем работать при искусственном освещении. Поэтому было приятно работать в закрытом помещении. Работа в теплом помещении имела и еще одно преимущество – здесь не так ощущался голод, как на морозном воздухе.

Наступили ноябрьские праздники. Предприятия не работали, и мы радовались, что будем отдыхать целых два дня.

Седьмого ноября нас выгнали на очистку от снега дорог в зоне. Восьмого ноября новая неожиданность – в наш барак пришел надзиратель и приказал бригадиру отвести всю бригаду в амбулаторию на медосмотр заключенных. Известие подействовало на всех, как холодный душ. Пригорюнился и я. Недолго мне оставалось наслаждаться в тепле легкой работой. Но я утешал себя тем, что я еще очень слаб. Во всяком случае, ни один врач не признает меня годным к тяжелому труду.

В коридоре амбулатории нам приказали раздеться до пояса и ждать вызова. Я сравнивал себя с товарищами, пытаясь найти более слабых, чем я. У большинства из них были, как говорится, лишь кожа да кости. На мой взгляд, я выглядел даже лучше, чем многие другие.

Подошла моя очередь. Санитар протянул мою амбулаторную карту председателю комиссии.

– На что жалуетесь?

– Я еще очень слаб, – отвечаю, – очень быстро устаю.

– Вторая, – раздался голос за моей спиной.

Я едва удержался на ногах: это значит, что меня переведут на более тяжелые работы.

На следующий день пришел нарядчик, прочитал фамилии, в их числе и мою, и сказал, что мы переводимся в железнодорожную бригаду. Я взял свои вещи и отправился в барак, где располагалась бригада путейцев.

В задачу нашей бригады входило поддержание порядка на участке от 105-го километра до станции Валек железной дороги Дудинка-Норильск. Летом мы производили земляные работы и меняли шпалы, а зимой очищали колею от снега и льда. Летом работа была тяжелее, так как приходилось с одного места на другое переносить рельсы и шпалы. Зимой было гораздо легче. Во время пурги и лютых морозов температура часто опускалась ниже 60 градусов. Мы обязаны были обходить колею и лопатами очищать рельсы от снега, а лед между шпалами разбивать киркой.

На участке между кирпичным заводом и станцией Валек негде было даже погреться, и мы зачастую проходили девятикилометровый путь без отдыха и приюта. Долгое пребывание на снегу разжигало голод. Нам постоянно хотелось есть.

Я старался подрабатывать, чтобы заработать немного еды. После работы я шел на кухню и что-нибудь делал во дворе: убирал снег, колол дрова. За эту работу мне платили двумя литрами баланды или каши. Позже я договорился с истопником на кухне, что я каждый раз после возвращения с работы, т. е. с восьми вечера до часу ночи, буду привозить на кухню уголь. За эту работу я получал три литра каши. Я сидел в сарайчике и после каждого сигнала истопника привозил на кухню полную тачку угля. Однажды я от усталости заснул и, вероятно, замерз бы, если бы истопнику срочно не понадобился уголь. Поскольку я долго не откликался на его знаки, он пришел в сарайчик посмотреть, что со мной случилось. Ему с трудом удалось разбудить меня.

В другой раз, получив от истопника полную консервную банку каши, я устроился в углу прямо на угле. От горячей каши меня разморило, и я заснул. Во сне я почувствовал, что кто-то тащит у меня из рук банку, но проснуться никак не мог. Лишь когда у меня в руках ничего не осталось, я проснулся и увидел человека, бегущего к воротам. Я погнался за ним. Началась борьба за банку с кашей. Я тянул банку к себе, а вор к себе. Борьба так бы и закончилась ничем, но тут кто-то вышел из барака и помог мне.

Я снова был счастлив.

Однажды вечером, увидев меня на кухонном дворе, шеф-повар Чан, китаец, попросил принести ему сухих дров. Но их можно было набрать только на кирпичном заводе. Несколько раз я перелезал через ограждение. Затем все эти дрова рубил. Это продолжалось до часу ночи. Я сказал Чану, что уже все готово, и попросил у него немного еды. Чан ответил, что еще ничего не готово, но все-таки дал мне две селедки. Я попросил его налить хоть немного баланды, но он снова повторил, что баланда еще не готова, и велел приходить в пять утра.

Я направился в барак, но был настолько голоден, что уже по дороге туда проглотил обе селедки. В пять часов я пришел за обещанной баландой, но Чан об этом и слышать не хотел. Он ответил, что и так хорошо заплатил мне за мою незначительную помощь.

Уставший и голодный, я отправился на свою постоянную работу.

Из-за того, что я подрабатывал на кухне, спать мне приходилось не больше четырех часов. Я от этого постоянно страдал недосыпанием. Я решил бросить работу на кухне. К тому же и повар меня всегда подло обманывал. Я не сомневался, что это будет продолжаться и в дальнейшем.

Китайцы были известными в Европе цирковыми жонглерами. В лагере же они стирали белье. Так было и в нашем отделении. Во время войны китайцы тоже страдали от голода. В то время главной пищей заключенных, наряду с хлебом, была пшеница. Из немолотых зерен пшеницы варили кашу. Естественно, желудок не мог переварить целые зерна. Человеческие испражнения на сильном морозе тут же замерзали. Ямы с испражнениями мы чистили с помощью железных прутьев и остроконечных топоров, затем всю эту массу грузили на санки и отвозили в тундру.

Однажды китайцам пришла в голову мысль, что не переварившиеся зерна можно снова употреблять в пищу. Они притащили несколько кусков замерзшей массы в прачечную и бросили их в котел, где всегда кипятилось грязное белье. В теплой воде масса растаяла, и они вылавливали пшеницу, мыли ее и снова варили. Таким образом, они всегда имели еды в достатке и даже то, что не могли съесть сами, отдавали своим землякам. Это продолжалось несколько недель. Я не знаю, как об этом стало известно – возможно, из-за смрада, распространявшегося во время оттаивания испражнений, а возможно, какие-нибудь голодные завистники сообщили об этом лагерному начальству, – но китайцам было строго запрещено продолжать эти кулинарные опыты. Им пригрозили, что выгонят из прачечной. Так китайцы лишились дополнительного питания. Впрочем, некоторые утверждали, что они просто стали более осторожными.

Политические заключенные страдали не только от лагерной администрации и конвоя, но и от уголовников, отбывавших наказания в лагерях за различные преступления и живших лучше политических. Политический заключенный, в принципе, не мог получить легкой работы. Уголовники работали служащими, портными, сапожниками, уборщиками бараков и т. п.