С начальниками подразделений ПГУ, с резидентами договорились, что предметом первоочередной заботы каждого должен быть личный состав. Требовательность к сотрудникам решили не снижать, строго спрашивать за состояние дел с каждого, знать настроения каждого, не уходить от острых дискуссий. Все мы члены одного товарищества, и все наши заботы общие. Мы сможем выдержать все, если сохраним сплоченность и верность своему служебному долгу.

В 1990 году волею Крючкова я посылался в три Прибалтийские республики, во Владивосток, в Краснодар. Задачи были разными. В Прибалтике — посмотреть своими глазами на происходящее (был январь), в июльском Владивостоке разъяснить сотрудникам краевого управления КГБ решения XXVTII съезда КПСС (я был его делегатом), в июле же в Краснодаре попытаться помешать избранию О. Калугина в народные депутаты.

В сырой и холодной Прибалтике, в закрытом густым туманом Владивостоке, в знойном Краснодарском крае я видел одно и то же. Огромные штаты местных подразделений КГБ не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать. Совершалось множество суетливых механических движений (так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица), создавалась видимость активной работы. Люди обслуживали сами себя, успокаивали видимостью работы совесть, пытались быть чем-то кому-то полезными.

Пустота, выморочность, обреченность и в зданиях КГБ, и в зданиях партийных инстанций. Молчащие телефоны, томительное предчувствие надвигающейся беды и полная беспомощность всех должностных лиц, совсем недавно бывших полноправными и абсолютными властителями своих территорий.

С каждым днем будет нарастать ворох домыслов и дезинформации по поводу событий 19–21 августа 1991 года.

События нельзя беспристрастно зафиксировать в момент их свершения. Наблюдателя или тем более участника захлестывают эмоции, он редко бывает в состоянии отделить действительное от кажущегося, его сбивает с толку поток противоречивых сведений, состояние общего возбуждения. Со временем картина происшедшего принимает более четкие контуры, но уходят из памяти существенные детали, а общее понимание всего происшедшего невольно подгоняется под личные пристрастия, опасения или надежды.

С утра 19 августа 1991 года прошло ровно две недели. Пожалуй, это самое подходящее время для того, чтобы попытаться восстановить канву событий в той точке, где они меня застали.

18 августа

Ясное, слегка прохладное утро, и день обещает быть добрым. В 8:00, как обычно по воскресеньям, направляюсь со служебной дачи пешком на «объект» (территорию ПГУ). Полтора часа тенниса со своим помощником Юрием Ивановичем Новиковым, затем пять минут сауны, душ и — на рабочее место.

Как обычно, надо посмотреть телеграммы, сообщения телеграфных агентств, подписать информацию. 18 августа никаких заслуживающих внимания сведений не поступило, докладывать было нечего, и часа через полтора той же дорогой по подмосковному лесу отправился на дачу.

Около 15:00 раздался улюлюкающий сигнал телефона «кремлевки». Такой звонок в воскресенье ничего доброго не предвещает — либо какое-то происшествие, либо срочное задание Крючкова, который никогда не отрывался от дел. Выругался вслух (в комнате никого не было), поднял трубку. Голос Грушко:

— Владимир Александрович распорядился привести в боевую готовность к двадцати одному ноль-ноль две группы сотрудников ОУЦ (отдельный учебный центр, спецподразделение разведки), по пятьдесят человек каждая, с транспортом.

— К двадцати одному ноль-ноль, а сейчас уже четвертый час, воскресенье… А какое задание?

— Не знаю, он звонил из машины, велел передать приказ — две группы по пятьдесят человек с транспортом.

— Кто будет дальше распоряжаться группой? С кем связаться?

— Там будет Жардецкий (начальник ЗГУ, военной контрразведки), все будет идти через него. Я больше ничего не знаю.

Дело неприятное. ОУЦ давно гирей висит на ГГГУ, попытки передать его в чье-то ведение успеха не имели. Боевое подразделение, предназначенное для действий в особых условиях за рубежом, представляется Крючкову удобным орудием и в сложных внутренних ситуациях. Это подразделение посылали в Баку для охраны Дома правительства, его же собирались в январе 1991 года послать в Вильнюс, но, к счастью, по каким-то неведомым мне причинам не послали. Очень беспокоили бесцеремонные, не оформленные письменно приказы Крючкова. (Мы часто ворчали по этому поводу с моим заместителем В.А. Кирпиченко, даже писали какие-то бумаги, но не хватило духу, как и в других случаях, прямо потребовать от Крючкова письменных приказов. В конце июля — начале августа (случайно ли?) на совещании руководства КГБ обсуждался проект указа президента о порядке использования войск КГБ, и я предложил зафиксировать в документе, что соответствующие приказы отдаются только в письменном виде.)

На 19 августа у нас были назначены торжественные мероприятия по случаю 10-летия ОУЦ.

Что-то затевается, но что? По телефону даю команду дежурному по ОУЦ вызвать на работу начальника подразделения Б.П. Бескова и собирать группы.

Звоню Жардецкому.

— В чем дело, где планируется использовать группы?

— Сам не знаю. Мы только что отправили тридцать пять сотрудников в Прибалтику. Может быть, туда?

Договариваемся поддерживать контакт, если кто-то получит информацию поточнее, другого известит.

Плохо. Не то что-то происходит. Не было в последние дни тревожных сведений из Прибалтики, вообще при чем здесь военная контрразведка?

Звонит Борис Петрович Бесков. Докладывает, что прибыл на работу и выполняет приказ.

— Куда?

— Пока не знаю. Собирайте людей.

— Какая экипировка, снаряжение?

— Не знаю, сообщу дополнительно.

Около восемнадцати часов, возможно, немного позже, звонок дежурного по КГБ — председатель созывает совещание на 22:30 у себя в кабинете. Это уже не Прибалтика, а что-то похуже. Неужели что-то затеяли военные? Посоветоваться не с кем — надежный человек Вадим Алексеевич Кирпиченко только что возвратился из отпуска, на работу выходит только через три дня, на даче его нет.

Проходит час. Вновь звонок — совещание отменили. Сбор групп не отменен.

В 21:00 Б.П. Бесков докладывает мне, а я по телефону — Грушко (он в своем служебном кабинете), что сто человек готовы. Но какой должна быть их экипировка?

— А какая у них есть экипировка? — интересуется Грушко.

— Есть гражданская одежда, есть темные комбинезоны (а есть ли они?), есть полевая форма пограничников.

— Председателя нет на месте, я выясню у него и сразу позвоню.

Около двадцати двух часов звоню А.В. Жардецкому. Он ничего нового сказать не может, указаний нет. Голос встревоженный. Связываюсь с Б.П. Бесковым, прошу дать возможность людям отдохнуть и быть готовыми к утру следующего дня, о чем и сообщаю Жардецкому.