Даже две газеты не валялись теперь на полу посреди комнаты. И их исчезновение вдруг показалось Юре таким невыносимым, как будто эти проклятые газеты с ее фотографией были главное, что ему хотелось сейчас увидеть.

Деньги нашлись в самом начале февраля. «Авось» перешло в «небось» скорее, чем мог предполагать Годунов даже в самых оптимистических своих планах. Слова лишнего не говоря, деньги дал спасателям Красного Креста знаменитый американский миллиардер. Видимо, не очень беспокоился, как бы его не сочли чьим-либо сторонником в чеченской войне.

С той самой минуты как от миллиардера было получено подтверждение, что деньги он переведет на счет годуновского отряда немедленно, как только получит список необходимых затрат, – с этой минуты моторчик, как в волшебном ящичке запрятанный где-то у Бориса внутри, заработал на полную мощность.

– «КамАЗ» лучше всего, – высчитывал Годунов. – Плюс два «уазика» надо, не меньше. «Мерседес» же свой не потащим.

Он кивнул на окно, под которым стояла во дворе спасательская машина.

– Почему? – спросил Андрей Чернов, помогавший командиру в его расчетах.

– Да убьют потому что за «Мерседес», – доходчиво объяснил Борис. – Такая машина, как у нас, всякому на хозяйстве пригодится.

Теперь он целыми днями пропадал на отрядной базе: обзванивал врачей, которые готовы были ехать со спасателями; по Юриной указке выискивал на каких-то складах наилучшее оборудование для госпиталя, который предполагалось развернуть в Слепцовске, на границе Чечни и Ингушетии; заказывал лосьон от чесотки и шампунь от вшей в таких количествах, что, кажется, можно было бы обработать все население Москвы.

– Своя ноша не тянет, – приговаривал при этом Годунов. – Сами увидите, что там за этот лосьон можно будет сделать. Или за баралгин тот же.

И каждый в отряде, словно зарядившись от своего командира его кипучей энергией, тоже крутился вовсю. Тот куда-нибудь ехал и что-нибудь получал, этот с кем-нибудь встречался и что-нибудь передавал, один договаривался насчет «КамАЗа», другой закупал запчасти для «уазиков»…

И во всем этом стремительно набирающем обороты движении Гринев чувствовал такое соответствие собственному внутреннему ритму, что и сам почти не уходил с базы. Тем более что и не было теперь необходимости спешить домой… Он даже, хоть и с некоторым стыдом, радовался тому, что все эти враз на него свалившиеся дела не оставляют времени для нерадостных размышлений.

Если бы еще можно было не спать – это было бы совсем хорошо. Даже не столько не спать, сколько миновать те минуты между явью и сном, когда деваться от мыслей уже некуда. Но поскольку такое было все-таки невозможно, Юра старался выбрасывать эти предсонные минуты из головы сразу же, как только окунался в обычную свою дневную жизнь.

По телевизору он смотрел только новости, а канал, на котором работал «ЛОТ», не включал совсем.

Единственное, чего он не любил и от чего непроизвольно вздрагивал, – это раздававшиеся дома телефонные звонки. Конечно, чаще всего он просто нужен был кому-нибудь по работе в связи с предотъездными делами; обычно Годунову. Но каждый раз, когда телефонный звонок прорезал тишину пустой гарсоньерки, Юра внутренне вздрагивал: казалось, что звонит Женя…

Ей не позвонил за две недели никто. Сначала Юра удивлялся этому, а потом понял: она просто никому не давала его номер, только свой сотовый. И в таком полном отсутствии адресованных ей звонков тоже чувствовалось что-то обрывное, прощальное. Кончилось все в один день, как в пропасть оборвалось – ни отзвуков, ни следов.

Но об этом он тоже старался не думать.

Пронзительный телефонный звонок разбудил Юру в один из тех редких вечеров, когда он не дежурил и не был занят на базе приготовлениями к отъезду.

– Слушаю. – Юра поднял трубку и замер, не слыша ответа. – Да, слушает Гринев! – повторил он.

– Юрий Валентинович, – услышал он наконец какой-то смутно знакомый мужской голос, – добрый вечер, это Артем Клементов вас беспокоит.

– Кто такой… – начал было Юра, но тут же вспомнил, кто такой Артем Клементов. – Да, Артем, привет, что случилось?

– А откуда вы знаете, что что-то случилось? – удивленно спросил тот.

– Да ничего я не знаю, – усмехнулся Юра. – Просто раз ты звонишь, а не Ева, значит, что-то случилось. Или не так?

– Так, – помолчав несколько секунд, сказал Артем. – Юрий Валентинович, можно с вами встретиться?

– Можно, – ответил Юра. – Сегодня?

– Вам, наверно, сегодня уже поздно, – сказал Артем. – Я раньше звонил, вас не было. Но если бы…

– Мне не поздно, – прервал его Юра. – Только уж давай ты сам приезжай. Спроси у Евы адрес.

– Лучше вы мне скажите, – попросил Артем. – Я в центре сейчас. Только квартиру скажите, дом я знаю.

– А спрашиваешь, как я догадался, что случилось что-то, – хмыкнул Юра. – Слышно же, что из автомата звонишь.

Положив трубку, он взглянул на часы. Наугад сказал, что не поздно, а ведь в самом деле, десять часов всего. Из центра Артем звонил, не из Лефортова – значит, через полчаса будет.

Юра набросил покрывало на расстеленную кровать, умылся, прогоняя остатки сна. Не хотелось, чтобы парень заметил, что действительно разбудил родственника.

До сих пор у Юры как-то не было времени определить, как он относится к Артему Клементову. Он не разделял ни родительского возмущения Евиным романом, ни холодности по отношению к этому мальчику. Артем, наверное, стеснялся появляться в их доме, а они так откровенно не настаивали на знакомстве с ним, что не стала настаивать на этом и Ева. С родителями она не ссорилась и бывала у них довольно часто, но всегда одна.

– Бедная его мама, – повторяла в связи с дочкиным сумасбродством Надя. – Как подумаешь – вот кому можно посочувствовать!

Юра, однако же, не мог думать о какой-то совершенно незнакомой женщине больше, чем о родной сестре. Да и не очень он понимал, почему следует сочувствовать Артемовой маме. По его мнению, сочувствовать надо было именно Еве. И даже не сейчас – сейчас-то она вся светилась счастьем от своей неожиданной любви, – а в будущем, когда мальчик повзрослеет, а она постареет…

Сам же Артем Клементов, с которым Юра познакомился, заехав в Лефортово по Евиному приглашению, парень как парень. Высокий, широкоплечий, довольно красивый, хотя, к счастью, не смазливый. Глаза приметные – светлые, широко поставленные, внимательные глаза. Держится немного скованно, но этому удивляться не приходится. У него есть причины для того, чтобы скованно держаться с Евиными родственниками, а Юра не из тех, что глухонемого умеют разговорить.

В общем, можно считать, что через полчаса к нему придет почти незнакомый человек.

К Юриному удивлению, на этот раз Артемова скованность была почти неощутима. Вернее, ему показалось, что парню просто не до скованности своей и вообще не до того, как он выглядит в чужих глазах. Юра не раз наблюдал в людях это состояние, точно названное «одной лишь думы власть». И обычно в таком состоянии находились те, чья душа была неспокойна…