– Я просто очень люблю азартные игры, – сказал Маркус Лонгридж.

– Что-что?

– Азартные игры. Карты. Скачки. Да что угодно.

Луиза уставилась на него:

– И это все?

– Видишь ли, «и это все», как выяснилось, несовместимо с эффективной оперативной деятельностью. Ну, мне так объяснили. Хотя на самом деле это полная ерунда. Оперативная деятельность – самая азартная из всех игр.

– А почему тебя просто не уволили?

– Потому что допустили тактическую ошибку. В отделе кадров решили, что у меня разновидность зависимости, и отправили к психотерапевту на консультацию.

– И что?

– Он меня проконсультировал.

– И как?

– Не то чтобы очень успешно. До полного успеха далеко. Вот, например, сейчас мне звонил мой букмекер. – Он прервался, выжидая, когда умолкнут автомобильные гудки, – их спонтанная симфония, очевидно, будет звучать весь день, потому что сегодня на улицах города автомобили лишились статуса. – В общем, как выяснилось, никто не имеет права увольнять того, кто посещает психотерапевта. Потому что это чревато судебным разбирательством. Вместо увольнения меня…

Вместо увольнения его перевели к слабакам.

Луиза взглянула на большие стеклянные двери отеля.

– Ты докладываешь Тавернер о том, что происходит в Слау-башне?

– Нет. А оно ей надо?

– Кэтрин говорит, что зачем-то надо.

– Интересно зачем, – протянул Маркус. – Слау-башня – помойка на задворках Риджентс-Парка. Если Тавернер хочет о чем-то узнать, ей проще спросить у Лэма.

– Наверное, не проще.

– Твоя правда. Но я не стукач.

– Хорошо.

– Это значит, что ты мне доверяешь?

– Это значит «хорошо». По-твоему, любовь к азартным играм не проблема?

– В прошлом году мы две недели провели в Риме, всей семьей: Кэсси, я и дети. Поездку оплатила как раз моя любовь к азартным играм. – Он поправил темные очки на носу. – Так что пошли все нахер.

Он впервые упомянул своих родных при Луизе. Наверное, чтобы внушить ей доверие.

Маркус взглянул на часы.

– Хорошо, – повторила Луиза, что в этот раз означало «действительно, нам пора», и решительно направилась в отель.

«Раз уж Маркуса назначили мне в напарники, хорошо, что он не сломался и владеет собой», – подумала она.

Вдобавок сегодня им предстояло всего-навсего присматривать за объектом. Вряд ли Маркусу придется применять свой опыт оперативной работы.

Кэтрин позвонила Риверу, выслушала мантру «абонент недоступен». Потом позвонила Лэму, с тем же результатом. Тогда она стала изучать документы. «Ботинок есть, а следа от него нет». Чем больше груза, тем глубже следы. Но детские годы многих обитателей Апшота не потревожили бы сахарную пудру на именинном пироге.

Стивен Баттерфилд был владельцем издательства; поисковики с готовностью отзывались на запрос и сообщали, что он типичный представитель творческой интеллигенции, достаточно известный и пользующийся авторитетом в правящих кругах, часто публикует полемические статьи в газете «Обсервер», дает интервью на радио, является членом парламентского комитета по борьбе с неграмотностью и членом попечительского совета благотворительного общества, снабжающего учебниками школы развивающихся стран. Но его детство и юность покрывала туманная пелена. Проведенная Родди проверка показала то же самое и в отношении остальных. Все они были уважаемыми людьми, в той или иной степени обладали определенным весом, считались частью истеблишмента, к ним прислушивались власть имущие, промышленные воротилы и министры. Контроль и влияние взаимосвязаны…

Она вздрогнула от неожиданности: на пороге ее кабинета стоял Хо. Она даже не заметила, когда он там появился.

– Ты надо мной издеваешься, – сказал он.

– Издеваюсь? Над тобой? Ты о чем?

Он недоуменно посмотрел на нее:

– О твоей шутке.

Кэтрин Стэндиш умела изображать укоризненный вздох без того, чтобы вздыхать на самом деле. Этим умением она сейчас и воспользовалась.

– О какой именно шутке идет речь, Родди?

Он ей рассказал.

– Это была шутка.

Да уж, та еще шуточка.

– Дома на территории полигона не обстреливают. Так что оттуда классно наблюдать за стрельбами. Ну если знаешь заранее.

«Если знаешь заранее» было ключевой фразой.

– И вообще, не верю, чтобы Томми…

У Ривера болело все тело, и быстро идти он не мог, тем более в гору. А в долине у подножья холма сигнала не было.

– Ты это все из-за Келли устроил? – спросил он, поразившись, что его голос звучит как у девяностолетнего старца.

Йейтс остановился:

– Ты просто не врубаешься…

– Да врубаюсь я, врубаюсь, – сказал Ривер. – Только мне все равно.

– Она – единственное, что у меня…

– Ох, ну ты как маленький…

Он едва не добавил, что она вполне способна делать выбор самостоятельно, но мысль о выборе, сделанном Келли, заставила его заткнуться. Он снова попробовал позвонить по мобильнику, с трудом нажимая кнопку до ужаса распухшими пальцами. Сигнала не было. Послышался звук мотора, и Ривер взглянул в небо, почти ожидая увидеть, как Келли рассекает синеву в своей летающей бомбе, но в таком случае вряд ли она стала бы кружить над Апшотом.

Наверное, она уже в воздухе. Летит. Он должен поднять тревогу.

«Самолет врежется в «Иглу». У нас будет свое собственное Одиннадцатое сентября».

В тот же день, когда российский олигарх с политическими амбициями сидит на встрече на семьдесят седьмом этаже «Иглы».

Разумеется, если Ривер ошибается, то провал операции на Кингс-Кроссе можно будет считать главным достижением его карьеры.

А если он прав, но не поднимет тревогу, то всю оставшуюся жизнь будет скорбеть об огромном числе погибших.

– Пойдем скорее!

– Нам в другую сторону, – возразил Грифф.

– Нет.

Ангар. Надо пойти в ангар и проверить, не ошибся ли он с удобрениями.

Еще два шага, и телефон в руке завибрировал, поймав сигнал.

На вершине холма перед ними возник джип.

Пашкин вышел из лифта с таким видом, будто вчера вечером ничего не произошло – по крайней мере, не с ним и не с Луизой. Сегодня на нем был другой костюм. Белоснежная сорочка, расстегнутая у ворота. Сверкающие серебряные запонки. Тонкий аромат одеколона. Портфель в руке.

– Мисс Гай, – поздоровался Пашкин. – Мистер Лонгридж.