Я думал о своем, мирно сидя за столом. Музыканты играли мелодию, в которой я узнал одну из любимых песен Мадлен: Нина Симоне «Мой малыш не беспокоится о внешности…». Сама Мадлен куда-то скрылась вместе с Натали – может быть, они пошли танцевать. Самая ленивая часть моего сознания изучала суперформальный, сухой почерк, которым были написаны имена гостей на табличках, указывавших места рассадки, и размышляла о том, что человека, ответственного за это безобразие, следовало бы вывести во двор и хорошенько высечь. Другая часть (постепенно приобретавшая все большее влияние) пыталась оценить, достаточно ли я уже пьян, чтобы рискнуть потанцевать. Третья часть сознания подумывала добраться до столика с коктейлями и обеспечить работой персонал бара. А четвертая часть прислушивалась к приятным и редким звукам: Уильям в кои-то веки говорил почти совершенно серьезно, с тем чтобы вывести из себя Нила Бентинка, потного, краснолицего человека с взъерошенными волосами, который сел за наш стол «по ошибке» (так он заявил) и который (как он настаивал) вел колонку комментатора в политическом журнале – по-моему, второе по значимости преступление после решения носить расшитый блестками жилет.

– О, нет, нет, нет, – протестовал Уильям, – ты взялся за палку не с того конца; у меня есть убеждения. Я страстно верю в каждый аспект каждого аргумента; на самом деле именно с этого и начинается застой. Я верю в то, что интересные вина и несезонные фрукты должны быть общедоступны; и я верю в то, что дороги не должны быть переполнены грузовиками служб доставки. Я верю в путешествия и открытия, и в годы свободы для всех нас; и я верю в уменьшение числа аэропортов, зеленые зоны и снижение уровня загрязнения; я верю в абсолютную святость жизни и в абсолютное право на принятие решений, в снижение налогов и улучшение сервиса; и когда я торчу в дорожной пробке со своими предполагаемыми детьми, мне нравится идея переработки и очистки воздуха, чтобы нам не приходилось дышать выхлопными газами. И не надо принимать такой оскорбленный вид. Это более или менее совпадает с твоей позицией и с позицией, которую занимает большинство людей до сорока. Боюсь, все мы страдаем от хронического интеллектуального лицемерия – от невероятных двойных стандартов – и это именно такие люди, как ты, которые…

Я искренне наслаждался необыкновенно настойчивыми разоблачениями Уильяма, но последнего, решающего обвинения так и не услышал, потому что – именно в этот момент – комната наполнилась ужасным завыванием, визгом, переходящим в шипение, как если бы где-то поблизости умирал гигантский кролик, в скручивающей лапы и раздирающей челюсти агонии.

Вокруг нас все замолкали и оборачивались к сцене в испуге, изумлении, морщась и хмурясь, а некоторые даже затыкали уши пальцами.

Прекрасно одетый невысокий мужчина, лет сорока с небольшим, стоял перед хрипящим микрофоном с поднятыми руками, безо всякой необходимости призывая собравшихся к вниманию. На танцевальной площадке танцоры замерли в самых странных позах. Бал остановился. Наконец мужчине удалось на мгновение привлечь к себе взгляды всех гостей.

Хотя он ощутимо покачивался, он умудрился встать на нужном расстоянии от микрофона, и рев прекратился. Он заговорил – голос у него был густой и неровный, от слишком большого количества выпитого и рвущихся наружу эмоций.

– Извините… Дамы и господа… извините; извините, что прерываю вас, – он переступил с ноги на ногу, имитируя позу, которую он видел по телевидению. – Дамы и господа, я вас долго не задержу: надеюсь, вы наслаждаетесь… эээ… попойкой! – Он поднял большой палец. – Э… мое имя, как многие из вас знают, Стивен Брукс. И, как многие также знают, моя компания, «Брукс Бейли и Фошоу», гордится тем, что стала одним из крупнейших спонсоров сегодняшнего бала. Да здравствует лаун-теннис!

По комнате прокатился невнятный смешок.

– Ну, ладно, причина, по которой я стою здесь, наверху, заключается в том, что… эээ… я хочу сделать небольшое объявление, – его улыбка превратилась в гримасу. – Первое – первое объявление – я хочу сказать, что благодарю вас за то, что вы пришли, и еще: моя особая благодарность Чаду и Тане, которые заслуженно стали победителями среди мужчин и женщин, – его голос сорвался, – в одиночном разряде. Так держать!

Не вполне понимающие, являются ли они свидетелями комедии или продолжительной и сумбурной исповеди, триста пятьдесят человек колебались между двумя реакциями. Примерно половина зала захлопала. Другая половина – нет. То, что это внезапное вторжение в ход бала со стороны одного из периферийных спонсоров не было запланировано, стало очевидным по тому, что организаторы уже прокладывали путь к сцене сквозь толпу.

Но Брукс был намерен завершить свое выступление:

– Эээ… второе – я только что обнаружил – после десяти – нет, одиннадцати лет брака с моей прекрасной женой Селиной, что… ОНА – БЛЯДСКАЯ СУКА И ЛЖИВАЯ ШЛЮХА.

И вот, когда перешептывания, удивленные восклицания и бормотание ускорялись крещендо, среди нас появился дьявол; он взмахнул своим плащом и со зловещим смехом наполнил зал хаосом и злословием.

О, я всегда считал, что мне доводилось переживать весьма неприятные вечера и ночи, я всегда считал, что мне удавалось переживать их благодаря парочке личных козырей: самоуничижению, умению вводить в заблуждение, умению иронизировать по поводу собственных слов, готовности принять вину на себя, но, нет. О, нет. Те, другие моменты моей жизни, какими бы ужасными они ни были, вечера, полные чудовищной неловкости, оказались (теперь я понимал это) всего лишь скромными и приличными репетициями в костюмах, разогревом, легким недопониманием. Они были всего лишь немного неуклюжими, глупыми и смешными по сравнению… с Настоящей Проблемой. Потому что теперь это был совершенно другой жизненный опыт Но Настоящая Проблема только начинала вырисовываться.

Я более или менее сразу осознал значение того, что услышал, но у меня практически не было времени все обдумать. И я не мог в тот момент предвидеть, как развивающие обстоятельства повлияют на меня. Стивен Брукс сошел со сцены в сопровождении двух или трех организаторов. Музыканты снова заиграли. Кто-то вытащил из-за кулис испуганную певицу, скрывавшуюся там с того момента, как у нее отобрали микрофон. Танцоры снова пришли в движение, закрыв мне обзор. Люди проходили мимо, одни пили, другие чертыхались, третьи делали то и другое одновременно. Прошло всего минуты две – не более того – и в воздухе все еще резко пахло эмоциональным порохом, когда у меня за спиной раздался голос:

– Итак, Джей Джей, какая неожиданная встреча. Не возражаешь, если я сяду к тебе? Впрочем, прости, я уже села. Извините, что помешала вашему разговору, – заняв место Мадлен, она наклонилась вперед, опершись одной рукой на мое колено, и протянула другую руку сначала Нилу, а потом Уильяму, сидевшим рядом: – Привет, я Селина Брукс – одна из отвергнутых любовниц Джаспера – не так ли, Джаспер? Я широко известная сука и шлюха.

Селина была в невменяемом состоянии.

– Привет, – ответил покрасневший Нил.

Уильям, лицо которого выражало полнейшее непонимание, безмолвно кивнул головой.