Манон выходит, и тут же на нее набрасывают кусок черного брезента. Она кричит, и я вижу руки – руки, обхватывающие ее и сжимающие брезент. Она борется и цепляется за руки незнакомцев, но ей быстро затыкают рот. Я вспоминаю мужчину в резиновом костюме в автобусе и того, которому почти удалось нейтрализовать огромную силу Лили.

Потом Манон обматывают поверх брезента кожаными ремнями, и она оказывается как бы в смирительной рубашке. Я прижимаюсь к задней стене сарайчика. «Давай же, Лил. Становится уже страшно».

Я слышу холодный электрический треск, звон металла – на Манон что-то снова накидывают, и она разражается длинными французскими ругательствами. У меня не остается выбора, кроме как забиться в сарай. Я так напугана, что не могу использовать свои силы, не могу думать ни о чем, кроме как о брезенте, который скоро накинут и на меня.

Кто-то заходит в сарай, и я поражаюсь собственной беспомощности. Почему разрушительная сила досталась только Лили? Что толку в такие моменты от телепатии? Лунный свет загораживает крупный мужчина, намного крупнее меня. Я хватаюсь за единственную вещь, напоминающую оружие: тяжелую ржавую садовую лопату, которую я с трудом подняла бы над головой.

Потертая деревянная ручка оставляет занозы в моих руках, но я все равно выставляю ее перед собой, направляя на мужчину как меч. Он смотрит на меня, переводит взгляд на лопату и явно находит что-то нелепое в этих двух вещах.

– И что ты собираешься с этим делать? – спрашивает он низким голосом с на удивление деревенскими интонациями.

Я делаю выпад, и он шагает назад, легко уклоняясь от удара.

– Ну ладно, хватит дурачиться, – говорит он.

Позади него что-то вспыхивает – ослепительно-яркая полоса света устремляется к металлическому концу лопаты, как молния к громоотводу. Время замедляется, как это было с Аароном в кафе: пусть все и происходит за долю секунды, но я каким-то образом успеваю проанализировать ситуацию, как будто рассматриваю фотографию. Ищи слабое место. Лицо мужчины искажается от удивления – испущенный Лили электрический разряд освещает его словно фотовспышка. Разряд касается кончика лопаты, воспламеняя ее, превращая старый тусклый металл в сияющее, искрящееся оружие. Теперь я понимаю, когда моя сенситивность пытается сказать мне что-то. И прямо сейчас она говорит мне: «Это твой единственный шанс».

Я снова делаю резкий выпад и ощущаю податливость его живота, мягкого, как диванная набивка. Он мгновенно отлетает назад. В воздухе пахнет гарью, как от раскаленного утюга, оставленного по забывчивости на рубашке. Запах тлеющей ткани.

В ушах звенит, и я не могу ничего поделать, кроме как схватить покрепче лопату и машинально выйти из сарая. Когда слух мой восстанавливается, я слышу неясный всплеск. И хорошо вижу потерявших сознание мужчин. Возможно, даже мертвых. Я быстро срываю с Манон кусок прорезиненного брезента, защитивший ее от электрического разряда.

– Что случилось? – спрашиваю я ее, как будто она должна была все разглядеть под брезентом и ремнями.

А потом вижу Лили. Обнаженную, плещущуюся по пояс в реке. Похожую на таинственную русалку.

– Лучше поторопиться, – говорит она, едва не напевая от плохо скрываемой радости. – Долго в отключке они не пробудут.

– Где твоя одежда?

– Там, – указывает она на аккуратную стопку.

Ночь холодна, но она не дрожит. Тело ее блестит в лунном свете, гладкое, как у выдры. Я протягиваю ей одежду, отводя глаза. В отличие от других подружек, мы всегда смущались раздеваться на глазах друг у друга. А сейчас она стоит передо мной с голыми грудями.

– Они что, умерли? – спрашивает Лили, натягивая колготки и джемпер поверх влажного блестящего тела.

– Нет, – говорю я, замечая, как начинают пульсировать их световые пятна.

– Хорошо, – говорит она, выжимая немного речной воды из волос. – Давайте тогда действительно уходить.

И вот мы втроем бежим по залитому лунным светом саду: сначала Манон, потом Лили, потом я, самая слабая бегунья. Ступая по следам Лили, я чувствую, как от травы под ногами исходит статическое электричество.

34

В машине Лили охватывает дрожь, адреналин от потрясающей демонстрации ее способностей в реке понемногу начинает выветриваться. Манон высоким от возбуждения голосом начинает описывать, что произошло. Она говорит быстро, пропуская слова, путая окончания.

– Кого они послали? – перебивает ее Аарон. – Как они выглядели?

– Один парень большой, – говорю я. – Дай мне свою куртку.

Аарон бросает куртку на сиденье, я подбираю ее, накидываю на плечи Лили и растираю их сквозь материал, пытаясь вернуть ей тепло.

– А каким голосом он говорил? На кого походил?

– Не знаю.

Теперь Лили садится мне на колени, Манон в середине, Фиона у окна. Речная вода стекает мне на одежду. Интересно, сделала ли Лили прививку от столбняка?

– Интонации немного деревенские. Он был очень крупным. И страшным. Я оглушила его электрической лопатой.

– Прости? – спрашивает Нуала. – Электрической чем?

– Манон, – испуганно произносит Фиона. – На тебе что-то.

– Что? – спрашивает Манон, все еще пребывая в панике. – Где?

– На… на шее.

Манон начинает царапать свое горло.

– Нет, не двигайся, – говорит Фиона.

Она вглядывается в шею Манон, чуть ниже ее левого уха, проводит большим и указательным пальцами и достает что-то круглое и серебряное, похожее на странную монету, после чего кладет находку в раскрытую ладонь Манон. Лили тоже осматривает шею Манон.

– На этой стороне такая же, – говорит она, снимая штуковину. – Что это?

Манон снова раскрывает ладонь, и Лили отдает ей монету. Манон рассматривает находки. В ужасе и в замешательстве.

– Дай-ка сюда, – говорит Аарон, протягивая ладонь.

Манон смотрит на него, как будто оценивает, насколько безопасно будет отдать ему все свои сбережения.

– Пожалуйста, – добавляет он.

Манон медленно кивает. Жюри присяжных в ее мозгу вынесло вердикт о невиновности и согласилось с тем, что отдать ему монеты будет безопасно. Он рассматривает их, поворачивая под светом лампочки на крыше, пока Нуала ведет машину.

– Думаю, что…

Он еще раз внимательно рассматривает их, а затем снова подносит одну из них к лампе, и она мгновенно прилипает к ней как магнит. Свет тут же гаснет, и вся машина ненадолго глохнет. Мы все вскрикиваем от неожиданности. Аарон отцепляет монетку, и лампа снова вспыхивает.

– Это предназначалось для Лили, – заявляет он.

– Когда они были на мне, я приняла свой собственный облик, – обеспокоенно говорит Манон.

– Ого, – вспоминаю я своеобразную смирительную рубашку из прорезиненного брезента с ремнями, которую они принесли с собой. – Значит, теперь они изобретают вещи для нас?

Лили выдавливает слабую улыбку.

– Нам воспринимать это как комплимент?

Под грузом пережитого и от запоздалого страха за Лили я начинаю