Андрей должен был проводить Великую Княгиню до Канн, где были заказаны для нее комнаты в гостинице «Grand Hotel», и вернулся обратно к обеду.

Итак, мы были опять вместе на моей вилле «Алам». Хотя горестно не хватало дорогих сердцу, все же я была счастлива, что я снова у себя с моими близкими на моей вилле «Алам».

Теперь начинается наша жизнь в эмиграции.

С 12 (25) марта 1920 года по 22 января (4 февраля) 1929 года

Итак, в четверг 12 (25) марта 1920 года я возвратилась назад, в мою дорогую виллу «Алам» в Кап-д’Ай, после шести лет отсутствия. Новая жизнь начиналась для меня, жизнь эмигрантки.

Конечно, я была счастлива быть дома, в уютной вилле, и найти много маленьких вещиц, памятных моему сердцу, но было много душевных ран после всего пережитого и всего потерянного. Мне было приятно снова увидеть мою кухарку Марго, которая через несколько дней вернулась ко мне, и Арнольда, которого я не ожидала встретить здесь. Он даже вывез с собою массу фотографий и альбомов, очень дорогих и ценных для меня воспоминаниями чудного прошлого. Арнольд сам был любителем снимать фотографии и привез также и свои снимки, сделанные у меня на даче.

Приехала я без гроша, и пришлось сразу заложить виллу, чтобы расплатиться с прислугой и старым садовником Ботэн, которые шесть лет терпеливо ждали моего возвращения и берегли дом и сад. Надо было также приодеться, так как, кроме двух старых платьев, ничего больше у меня не было, не говоря уж о моем сыне, который буквально нигде показаться не мог.

Одна из первых, кого мы встретили после возвращения, была Великая Княгиня Анастасия Михайловна, в то время вдовствующая Великая Герцогиня Мекленбург-Шверинская. Она жила на своей вилле «Фантазия», в Эзе, недалеко от нас. Это была самая очаровательная женщина, которую я когда-либо встречала, с замечательно добрым сердцем. Она любила жить и умела наслаждаться жизнью, была всегда миой и любезной. Она очень полюбила моего сына, и, когда он был так болен в Каннах, перед войной, она навещала его, а когда поправился, то пригласила его пить чай на виллу «Венден». Мы были рады встретиться с нею снова.

Мы часто стали бывать у нее на вилле «Фантазия», а она у нас, Вова часто ездил к ней один, она любила его угощать, а потом, смеясь, говорила, что Вова все съел, даже мухам ничего не оставил. Вова не любил танцевать, а Великая Княгиня, наоборот, страшно любила и настояла на том, чтобы Вова научился и мог бы с ней выезжать.

Мы часто говорили с ней о судьбе членов Царской семьи, которые находились в Алапаевске, в Сибири, недалеко от Екатеринбурга, где также был заключен ее брат, Великий Князь Сергей Михайлович. Мы не знали достоверно, были ли они убиты или нет. Как возникали сомнения относительно Царской семьи, так были у нас и сомнения относительно алапаевских узников. Никто в то время на этот вопрос ответить не мог. Чтобы избежать осуждения, большевики распространяли слух, что все спасены. Мы все невольно верили этому и часто переходили от горя к радости, получая противоположные сведения об их судьбе; как горько было думать, что если бы Сергей Михайлович послушался моих настойчивых просьб и вовремя уехал, он, может быть, был бы теперь с нами.

Здесь мы встретили снова Великого Князя Бориса Владимировича и Зину. Выехав за границу, они в Генуе поженились и временно жили в Ницце.

В Болье жил Гавриил Константинович, который сразу после переворота женился на Нине Нестеровской, 9 (22) апреля 1917 года.

Я снова встретила здесь также Лину Кавальери, которую Вова когда-то назначил шефом своего обезьяннего полка. Она была теперь замужем за тенором Мюратором. Они жили в прелестной вилле в Эзе на берегу моря, и мы один раз у них обедали.

Вскоре после моего приезда мой старый и преданный друг Рауль Гюнсбург пригласил нас завтракать в «Отель де Пари» вместе с известным писателем Вилли. Тут я встретила С. П. Дягилева, который жил в этой гостинице. Завтрак с Раулем Гюнсбургом прошел весело и занятно, у него всегда был неисчерпаемый запас интересных разговоров.

Через несколько дней после этой первой встречи с С. П. Дягилевым он заехал ко мне на виллу и предложил мне выступить у него в предстоящем сезоне в Париже. Мне было в то время сорок восемь лет, но я была полна сил и могла бы с успехом танцевать. Я была очень польщена его предложением, но отклонила его. С тех пор как Императорские театры перестали существовать, я не хотела больше выступать.

Я получила от Лалуа, секретаря директора Парижской оперы Руше, письмо, в котором он просил его принять, чтобы передать от имени директора приглашение выступить в следующем сезоне. Приглашение директора Парижской оперы было очень лестным для меня, но я отказала Руше по той же причине, что и Дягилеву, выразив ему, конечно, мою признательность за оказанное мне внимание.

Я была страшно обрадована неожиданным визитом Тамары Карсавиной. Она была такая же красивая и элегантная и выглядела прелестно. Я ее оставила у себя обедать – столько лет мы не видались!

Императрица Евгения жила в Кап-Мартен на своей вилле «Сирнос», что по-корсикански обозначает Корсику. Она очень любила покойного отца Андрея, Великого Князя Владимира Александровича, еще с тех пор, когда в 1867 году, совершенно юным, он сопровождал своего отца в Париж на Всемирную выставку и чуть не стал жертвой покушения Березовского. С тех пор они часто встречались в Париже, в гостинице «Континенталь», где она обыкновенно останавливалась, как и Великий Князь и Великая Княгиня. Она знала и Андрея, когда его водили к ней на поклон еще очень маленьким. Как только Императрица узнала о приезде Великой Княгини, она пригласила ее и Андрея к себе завтракать на виллу «Сирнос». Андрей мне рассказывал, что он был просто поражен, когда Императрица вошла в салон, где все собрались в ее ожидании. Трудно было поверить, что ей было девяносто четыре года, такая бодрая и живая она вошла в салон. Для всех она нашла что сказать ласковое, она расспрашивала о событиях в России, знала фамилии белых генералов, политических деятелей, проявляя необыкновенную память и осведомленность. У нее был совершенно твердый, ясный голос и прекрасный слух. Она ела что и все, но жаловалась, что доктор посадил ее на строгий режим. Это было, во всяком случае, незаметно. Ходила она совершенно свободно, и состоявшая при ней дама говорила Андрею, что после завтрака она отдыхать не будет, а поедет кататься. Императрица Евгения говорила с большим увлечением о предстоящей поездке в Испанию, о том, какой прием ей там готовится и что сам Король приедет ее встречать, как будто, думал Андрей, ее мало в жизни торжественно встречали. Она, вероятно, прожила бы еще несколько лет, если бы не глазная операция, на которой она настаивала вопреки мнению докторов. Они опасались не самой операции, а оперативного шока. Действительно, операция удалась, но Императрица скончалась.

Недалеко от моей виллы, в самом Кап-д’Ай, жил итальянский маркиз Пассано, который раньше жил постоянно в России. Он отличался главным образом своим огромным ростом и длинной черной бородою. Он был женат на дочери Салтыкова-Щедрина. Мы часто бывали на их вилле «Люмиер», где они давали прекрасные обеды. Часто и они к нам заглядывали, как говорится, «на огонек», поиграть в картишки.