Скоро на нашем горизонте появилась Сима Астафьева, первая жена моего брата Юзи, она приехала из Лондона и жила у меня. С нею я путешествовала по Италии в 1901 году, мы вспоминали потом, как она тогда была влюблена в Петрония. Потом она вышла очень неудачно замуж за Константина Гревса и скоро разошлась. Теперь она жила в Лондоне, где первая из всех русских открыла школу танцев и имела большой успех. Из ее студии вышли Антон Долин, которого Дягилев сейчас же взял к себе, и Алисия Маркова, тоже начинавшая у Дягилева. Они оба сделали блестящие карьеры. Сима потом часто гостила у меня.

Летом 1920 года, что мы приехали во Францию, я поехала с Андреем дней на десять в Париж. Мы остановились в скромной гостинице «Д’Альб», на углу Елисейских полей и авеню, переименованной впоследствии в авеню Георга Пятого. Гостиница эта больше не существует, на этом месте теперь высится огромное многоэтажное здание.

Маркиз Пассано, наш сосед по Кап-д’Ай, пригласил нас как-то обедать в ресторан «Шато де Мадрид», на краю Булонского леса, где в жаркую погоду было приятно пообедать в саду. Какова была наша радость, когда мы здесь совершенно неожиданно встретились с Великим Князем Дмитрием Павловичем, который также тут обедал со своими друзьями. Он тоже был страшно рад нас видеть, так как мы расстались с ним еще в конце 1916 года, когда он был выслан из Петербурга в связи с убийством Распутина. Он бросился в мои объятия и стал меня целовать, совершенно не обращая внимания на окружающую публику. Он прекрасно выглядел, был очень элегантен. На следующий день он пригласил нас завтракать в загородный ресторан «Арменонвиль», после чего мы поехали к нему в гостиницу, и, пока мы оставались в Париже, мы каждый день встречались. Я могла заметить, что он избегал всяких намеков на роковую ночь в юсуповском доме, не хотел встречаться не только с теми, которые принимали участие в убийстве Распутина, но и с теми, кто напоминал ему происшедшее. Он никогда не мог простить тем, кто его вовлек в это дело. Но странным образом высылка за границу почти накануне революции избавила его от всех связанных с переворотом бедствий.

Летом приехала наконец Лиля Лихачева со своим мужем и детьми – двумя сыновьями и дочерью. В последний раз я ее видела в Константинополе. Они поселились в моем нижнем доме, и с ее приездом у нас стало очень оживленно.

В конце июля Андрей получил телеграмму из Контрексевиля об опасной болезни Великой Княгини Марии Павловны. Его просили скорее приехать. Андрей знал, что его мать в Контрексевиле. Она верила в целебность этих вод и до войны туда ездила, но мы ничего не знали об ухудшении ее здоровья, и неожиданное известие нас поразило. Андрей сразу выехал туда и провел целый месяц у постели больной матери. Сначала положение было очень тревожно, но когда наступило улучшение, Андрей смог вернуться домой. За это время между нами завязалась на редкость трогательная переписка. Как раз когда Андрей отсутствовал, исполнилось двадцать лет, что мы встретились. Конечно, Андрей мне много и подробно писал о том, как протекает болезнь матери, но писал он также и о своих чувствах ко мне, как он меня любит, о нашей будущей жизни, которую мы должны начать устраивать. Перечитывая его письма, которые я, конечно, сохранила, и вспоминая то, что я ему писала, можно подумать, что мы были тогда молодыми влюбленными, только что встретившимися на жизненном пути. Но на самом деле мы переживали вторую идиллию. Эти дорогие для меня письма я часто перечитываю и иногда заливаюсь горькими слезами, вспоминая канувшие в вечность золотые счастливые дни.

Не прошло и нескольких дней, как он снова был срочно вызван в Контрексевиль, и туда же были вызваны его братья и сестра. В этот раз я поехала с ним. Мы не знали, надолго ли он едет, и я не хотела оставлять его одного в тяжелое для него время.

Когда мы приехали, положение Великой Княгини было уже безнадежным и вопрос шел лишь о днях. Она бесконечно обрадовалась Андрею и все время звала его по имени. Даже когда начала терять сознание, она продолжала шептать имя Андрея и порывалась что-то сказать про Вову. Она очень страдала последние дни, но до конца была в полном сознании и только в последние часы начала терять сознание. Рано утром 24 августа (6 сентября) 1920 года она тихо скончалась. Для Андрея это была тяжелая потеря. Он единственный из сыновей, который после отъезда Бориса из Анапы оставался при ней безотлучно.

Великая Княгиня была похоронена в маленькой православной церкви, которую она сама построила в парке недалеко от гостиницы «Соверен», где всегда останавливалась. Хоронил ее отец Остроумов, приехавший из Канн, где всегда жил летом при местной церкви. На похороны приехало отовсюду много народу, приехал проводить ее к месту упокоения и ее сводный брат, Герцог Генрих Нидерландский. Местный муниципалитет назвал одну улицу ее именем, и это сохранилось до сих пор.

После окончания всех формальностей мы покинули Контрексевиль и уехали в Париж, где прожили некоторое время в гостинице «Лотти».

Здесь Андрей узнал, что судебный следователь по особо важным делам Соколов, которому адмирал Колчак поручил следствие об убийстве Государя и всей Царской семьи в Екатеринбурге и членов Царской семьи в Алапаевске, находится в Париже. Это был единственный человек, который мог сказать, что в действительности произошло в Екатеринбурге и Алапаевске и есть ли надежда на то, что кто-нибудь спасся. Андрей просил его заехать к нему в гостиницу и позвал Гавриила Константиновича и его жену присутствовать при разговоре, так как три его брата погибли в Алапаевске.

Соколов рассказал подробно свое следствие, но не мог нас обнадежить тем, что кто-либо спасся в Екатеринбурге. Вопрос этот был поставлен Андреем в связи с постоянно распространяемыми в то время слухами, что они спасены, где-то спрятаны и что Императрица Мария Федоровна об этом знает. Ответ Соколова положил конец легендам о спасении, хотя тела погибших не были найдены, ни один из очевидцев не мог быть допрошен и, таким образом, самый факт убийства не мог быть установлен формально и бесспорно. Но все выводы, которые можно было сделать из собранного тогда материала, приводили к заключению, что, несомненно, все узники Ипатьевского дома погибли и тела были сожжены в лесу. Вывод Соколова впоследствии вполне подтвердился.

Что же касается Алапаевска, то факт убийства членов Императорского Дома был доказан: тела были все найдены в шахте, осмотрены и опознаны и Соколов тут же показал нам их фотографии. При осмотре тел был составлен точный список всего на телах найденного. Беседа с Соколовым была для нас печальной, никаких надежд больше не было, все погибли.

Андрей попросил у Соколова прислать ему алапаевское следствие, что он и сделал. Мы почти целую ночь вдвоем переписывали наиболее важные документы, которые бережно храним.

Все мелкие вещи, найденные на телах, были адмиралом Колчаком пересланы Великой Княгине Ксении Александровне, которая и разослала их членам семьи по принадлежности. Так я получила то, что было найдено на Великом Князе Сергее Михайловиче, а именно:

1. Небольшой, круглый, из самородного золота медальон с изумрудом посреди. Внутри моя фотография, довольно хорошо сохранившаяся, и кругом выгравировано: «21 августа – Маля – 25 сентября», и внутри вделанная десятикопеечная серебряная монета 1869 года, года рождения Великого Князя. Этот медальон я ему подарила много лет назад.