Ряховский был полон решимости выйти из него и в кратчайшие сроки.

Два федерала миновали несколько поворотов коридора, вошли в кабинет Ряховского, плотно закрыли дверь, отошли подальше в глубь комнаты и заговорили шепотом.

– Ты что-то хотел обсудить?

– Ты упомянул результаты экспертиз, – заговорил Ряховский. – Вообще-то кое-какие результаты уже есть. Например, завершено вскрытие Владимира. Проведена токсикологическая экспертиза.

– И что они нашли? Его убили?

– Причина смерти – перелом подъязычной кости. Помимо этого, обнаружена странгуляционная борозда. Это все типичнейшие травмы при повешении. Вдобавок сильно повреждена трахея, так что он бы все равно задохнулся, даже если бы веревка не переломила кость.

– Да, но эти же травмы характерны и для удушения удавкой, например. Никаких отметин на теле они не нашли?

Ряховский покачал головой.

– Ни единого следа сопротивления или связывания. Лодыжки, запястья – нигде. Боюсь, вывод напрашивается сам собой.

– Он повесился сам, никто ему не помогал… – закончил за него Ковальский.

Лейтенант представил, каким ударом эта новость будет для Марго, уже смирившейся с тем, что её отца убили культисты, которым она негласно объявила войну.

Однако это не укладывалось в изначальную версию: выброшенные из окна ключи, оставленные подсказки. Тогда непонятно, зачем Владимиру было кончать с собой? Как будто он никак иначе не мог запустить всю эту цепочку событий. Или боялся сообщить своему начальству обо всем, поскольку его бы сочли сумасшедшим. И поэтому он совершил самоубийство, искусно обыграв его, как убийство, зная, что коллеги ринутся на поиски виновных.

Только Владимир наверняка не мог предугадать, что в дело втянут и его дочь.

– А что показала токсикология? – как ни в чем не бывало спросил Ковальский начальника.

– В крови обнаружили сильные галлюциногенные препараты. Полагаю, это типичнейший случай. Правда, обычно наркоманы прыгают из окна, думая, что обрели крылья. А наш Владимир, видимо, увидел нечто настолько пугающее, что оно загнало его в петлю.

Перед мысленным взором Ковальского отчетливо предстала картина места преступления. Самодельная петля, отброшенный стул. И зеркало напротив, которое, по словам Ратцингера, является окном в царство мертвых. Получается, взбудораженный галлюциногенами разум отца Марго увидел в нем нечто пугающее, что заставило мужчину свести счеты с жизнью самому, без вмешательства культистов.

Ковальский нахмурил брови. Нарисованный Ряховским образ безумного наркомана плохо вязался с той продуманностью оставленного Владимиром следа, который в конечном итоге привел их к базе сеттитов. Одно противоречило другому. Не мог же Владимир Романов оставить все эти подсказки в угарном бреду! Но и вновь открывшимся фактам Ковальский не мог подобрать достаточно логичное объяснение, чтобы вписать его в общую картину.

Разве что он нашел в этой теории один изъян. Насколько ему было известно, в квартире при осмотре места преступления не нашли никаких галлюциногенных веществ. Либо Владимир изготовил отвар и полностью употребил его, после чего смог помыть посуду. Либо кто-то забрал само вещество и емкость для него с собой, а потом выбросил ключи, уже будучи на улице, а не из окна. В таком случае это все равно убийство или же доведение до самоубийства.

– Почему ты не сказал ничего из этого при Маргарите?

– Потому что она будет с нами, пока она думает, что её отца убили культисты. Ты сам видишь, насколько взбалмошна и неконтролируема эта девчонка. Представь, что случится, если она узнает, что её отец покончил с собой, а не стал одной из первых жертв террористов. Нам с тобой обоим выгоднее, чтобы она продолжала так думать. Тогда мы сможем быть спокойнее, чем были бы, отделись она от нас.

Ковальский вынужденно согласился с логикой Ряховского. Ему пришлось постараться, чтобы заслужить доверие девушки, и вот теперь сам начальник предлагал врать ей в лицо. Не то чтобы федерал не умел этого делать (служба в ФСБ часто обязывала говорить то, что требует ситуация), но почему-то в этот конкретный момент лейтенанту показалось, что прежняя легкость при вранье может ему изменить.

– Я поделился этим с тобой, потому что считаю неправильным утаивать информацию от коллеги, – продолжал Ряховский, поглядывая Ковальскому за спину на случай, если в кабинет войдет Марго. – Но девчонка ничего не должна знать. Она – гражданское лицо, которому вообще не положено здесь находиться и участвовать в расследовании. Мы делаем для нее огромное исключение.

– Я тебя понял, – ответил Ковальский с каменным лицом.

– Я в тебе ни на секунду не сомневался. Ты сообразительный и нормальный человек, Саша. Не позволяй этой девахе сбить себя с толку.

Ряховский взглянул на часы и мрачно вздохнул.

– Мне пора идти. Надо собрать все, что у нас есть, и подготовиться отвечать перед начальством. А ты сейчас же отправляйся на Ваганьковское кладбище и отыщи этих гадов. Алиса с ребятами как раз успеют что-то отыскать к вашему приезду на место. И девчонку разрешаю взять с собой: так тебе будет спокойнее.

С этими словами Альберт Ряховский удалился, а Александр Ковальский, выйдя из кабинета, еще минуту постоял в коридоре, обдумывая услышанное.

Размышляя о том, что есть весьма веские поводы полагать, будто смерть Владимира Романова могла наступить в результате самоубийства, Ковальский вспомнил о подозрениях Марго. Почему Ряховский подошел к нему с этим именно сейчас? После рейда в Триумф-Палас и до их выезда на Ваганьковское кладбище?

Рассуждая холодно и беспристрастно, как это было ему свойственно, Ковальский понимал, что могло быть еще одно объяснение.

В половине четвертого утра над Ваганьковском кладбищем царила гнетущая тишина, присущая местам упокоения огромного количества людей – удручающая и одновременно торжественная. Даже колокола церкви, чей силуэт отчетливо светился на фоне почти лесных массивов, укрывающих множество могил и склепов, в этот час хранили молчание.

Звонари и церковники тоже люди.

Чуть высунувшись из приоткрытого окна автомобиля, Маргарита Романова окинула взглядом невысокую колокольню храма Воскресения на Ваганьковском кладбище, примостившегося у единственного въезда на территорию. Начинавшаяся у ворот юго-восточной стены аллея шла мимо двух церквушек в глубь кладбища к большому административному зданию – простой серой коробки, оборудованной под офисы. Даже со смертью человека бумажной волокиты и расходов меньше не становится. Воспоминания Марго по этому поводу были еще слишком сильны.

В свое время девушку поразило, как быстро стервятники из частных похоронных контор пронюхали о скоропостижной гибели матери. Их представители выстроились в шеренгу у входа в квартиру, наседая каждый раз, как только несчастная дочь выходила на улицу. Марго не сомневалась, что информация о её матери пришла к ним тут же, как только было завершено вскрытие и составлено свидетельство о смерти. От мысли, что в каждом морге столицы у этих акул был свой человек, сливавший им необходимые сведения, её едва не стошнило.