Из свиной пасти прозвучало:

– Ну что, малолетняя грязная дрянь? Ты наконец добилась своего? Ты ведь все время думала обо мне, не так ли? Поэтому я вернулся. Дай мне тебя потрогать… дай… маленькая похотливая сучка…

Он навалился на Марьяну, до боли прижав к полу. К тому самому: холодному деревянному полу в гостевой комнате.

Марьяна ударилась затылком о твердую поверхность и замотала головой. Кричать она не могла, лишь хрипела и стонала. Мысли исчезли, остался только рвущий душу немой ужас.

– Пожалуйста… не надо… пожалуйста… – Казалось, в Марьяне завывала Лида Ларионова. – Я никому не скажу… только отпустите… пожалуйста… мне больно, не надо…

По стенам комнаты хлынула густая кровь, завоняло сырой плотью. Кровь залила пол, журчащими потоками потекла по ступеням на первый этаж.

– Это все ты-ы, – шептал Оборотень, брызгая слюной Марьяне в лицо. – Это твоя кровь. Смотри, как много ее в тебе. Ты истекаешь… истекаешь. Мы открыли сей сладкий источник. Отдайся мне до конца, деточка. Отдай мне всю свою кровь, всю, что у тебя есть. Отдай, отдай! Иначе я буду преследовать тебя вечно.

– Пожалуйста, не надо… – продолжала стонать Марьяна. – Не надо… не надо…

Оборотень захохотал.

– Ты ждала меня, деточка? Ты ждала меня, и я вернулся. Давай убьем его, того парня, что овладел тобой, давай убьем, пока он беззащитен. Убьем его и останемся вместе, ведь он мешает нам воссоединиться. Давай же… у меня есть нож, давай убьем Стаса Платова, ты же так давно ненавидишь его. Как ты позволила ему забрать твою невинность? Как ты позволила? Он недостоин такого подарка, а вот я… я должен был взять тебя, а не он. Я. Я!.. Я же лучше, чем он, Марьяна? Не правда ли? Лучше? Чувствуешь разницу? Чувствуешь? Ты чувствуешь?

Кожа Оборотня блестела от пота и льющейся с потолка крови. Он отяжелел, его пальцы обхватили горло Марьяны сильнее. Сбылось самое страшное, что только могло сбыться: Оборотень делал с ней то же, что с Лидой Ларионовой. Он душил, убивал ее, а она ничего не предпринимала для своего спасения. Ничего.

– Нет! – Ее крик прокатился эхом по окровавленным стенам второго этажа родительской дачи. – Тебя нет! Ты умер! Ты давно умер, паршивый грязный ублюдок! Ты ничего мне не сделаешь! – Она извернулась и сама обхватила его шею, сжала до онемения в пальцах.

Послышался хруст.

Оборотень вытаращился на Марьяну с ужасом.

Желтые глаза перед ее лицом вспыхнули и потухли. Вместо блестящих выпуклых линз на нее смотрели две матовые черные дыры. Кожа на свиной голове съежилась и разгладилась, превращая мертвую звериную плоть в мультяшную пластмассовую маску Пятачка. Потом исчезла и она, исчезла вместе с Оборотнем.

Марьяна осталась лежать на полу темной гостевой комнаты, распростертая, словно раздавленная. Разглядывала грязные разводы на потолке и тяжело дышала, кровь капала на нее сверху, слезы текли по вискам. Она плакала не только от ужаса, но и от облегчения.

Это были слезы свободы.

Чудовище, отравлявшее ее жизнь все эти годы, ушло. Так же, как и запах кошачьей мочи и попкорна, и еле переносимая боль в паху, она утихла, растворилась, как растворяется туман в прогретом солнцем воздухе. Осталось только ощущение прозрачной опустошенности.

Марьяна задержала дыхание, прикрыла глаза и мысленно вернулась к Стасу, в его объятия и то солнечное утро, с которого начинался сегодняшний день. Ветер коснулся ее разгоряченного лица, принес ароматы влаги и прелой травы. Поодаль застрекотала птица, зашелестела листва.

– Марьяна, – услышала она тревожный шепот Платова, – если… если тебе больно…

Он снова застыл, боясь малейшим движением причинить ей боль. А она мысленно поблагодарила высшие силы за то, что Стас не понял, не ощутил всего того, что творилось с ней секунду назад.

Она оглядела его лицо, такое родное и любимое, прочитала нежность и волнение в его глазах, почувствовала теплые ладони на своей спине.

– Уже не больно, – шепнула Марьяна и поцеловала Стаса, отдаваясь ему без остатка.

Над их головами трепетала раскидистая осина, ее листья закрывали небо. Солнце подсвечивало тысячи листовых пластинок, делая ярче их малиновые прожилки, похожие на сосуды и капилляры, на сплетение нервов, на рукава тонких кровавых рек.

Марьяна отчетливо видела, как эти невидимые реки сочились с ветвей и листьев осины, заливали голую спину Стаса, ноги и грудь Марьяны, скрепляя их тела в единении боли и блаженства.

Ветви в тугой кроне зашумели, заколыхались, сначала робко, осторожно, словно примеряясь к ритму ветра, а потом слившись с ним воедино. Закачались, вторя дыханию Марьяны.

И вот она больше не слышала шума листьев, укоризненного всплеска озера и стрекота птиц, не видела тягучих древесных потоков, не улавливала запахов. Ее мир заполонили молчание мыслей, грохот и раскаты сердца, толчки крови в венах, ее собственный стон.

* * *

Марьяна проснулась, озябнув и услышав громкий треск. Что-то капало на нее сверху, что-то холодное. Лицо, плечи, грудь, живот – все тело заливало что-то… что-то, похожее на охлажденный сироп… или кровь…

Она распахнула глаза и села с глубоким резким вдохом. Наверное, именно так и выходят из комы.

Солнце исчезло, на озеро опустились сумерки. Первая мысль: «Который час?» – вспыхнула и исчезла. Марьяна вспомнила, как сон, искусственный, ненормальный, неправильный, навалился на нее сразу же, как только они со Стасом, обессиленные телесной бурей, оторвались друг от друга и позволили себе на минуту расслабиться.

Сон завладел их сознанием и смел его в пустоту, из которой невозможно выбраться по собственной воле.

Рядом, усыпанный ворохом красных осиновых листьев, лежал Стас. Откуда взялось столько листьев? Их будто принесли сюда специально. Марьяну тоже покрывали листья, и когда она села, они соскользнули с ее голой груди на песок.

– Стас, проснись! – Марьяна испугалась собственного голоса, хриплого и встревоженного. Прильнула к парню, зашептала ему в лицо: – Стас, мы проспали весь день… Скоро одиннадцать. Стас, проснись… пожалуйста, проснись.

Платов не просыпался, он дышал ровно и медленно, будто пребывал под наркозом.

Марьяна огляделась в поисках одежды и замерла, увидев то, что заставило ее сердце сжаться и обрушиться вниз.

Вокруг ложа Марьяны и Стаса кто-то разложил пирамидки из веток.

Штук десять, не меньше.

Столько же фигурок свисали над их головами, прикрепленные нитками к нижним ветвям осины. С них капала вода.

Поборов шок, Марьяна вскочила, быстро надела на себя успевшее высохнуть белье и платье, накинула пиджак, рядом нашарила забитые песком туфли, сунула в них ноги. От волнения она не сразу осознала ноющую боль внизу живота – последствие ее первой близости с мужчиной.

Сейчас ей было