Она говорила с трудом, и Эйнару вдруг мучительно захотелось оказаться рядом. Он уже знал: прошлое не изменить. Двенадцать магов спят под водами Руденхольма, как поется в балладе, йотуны ее забери. И, похоже, вся их боль досталась одной выжившей магичке.

— Он напал сзади, — сказала леди тем же голосом, смесью пепла и льда. — Убил Колина и Арчи, а меня не добил. Посчитал мертвой. Я очнулась и дотянулась до ключа к взрывателю. И Руден пошел в Руденхольм.

— Ключ был рабочим? — уточнил ярл с полнейшим спокойствием, за которое Эйнару захотелось его убить. — Его вообще можно было испортить?

Магичка молчала. Но, наверное, кивнула, потому что Рагнарсон задумчиво продолжил:

— Как забавно играют боги… Думаю, моя госпожа, Вольфгард вам должен гораздо больше, чем выплаченный сейчас долг, и уж точно не меньше Дорвенанта.

Эйнар еще только начал обдумывать то, что медленно прояснялось в мыслях, а леди с ужасом проговорила:

— Вы же не думаете, что…

— А зачем иначе ему было оставлять рабочий ключ? — удивился ярл. — Заложника он не получил, но дал сигнал. Значит, ждал нас. Сигурд заигрался, считая себя самым умным. Наверное, не смог скрыть смерть мальчишки. И тот маг решил проводить убитого по-королевски, дав ему в спутники целое вражеское войско.

— Боги… — проговорила леди так тихо, что Эйнар ее еле услышал. — Но… если бы ему удалось…

— Если бы ему удалось, — сказал ярл так же безмятежно, — война с Дорвенантом закончилась бы только после полного истребления кого-то из нас. Сигурд решил, его удача столь велика, что он играет с самой Волчицей, но она уступила место вашей Претемной Госпоже Смерти. А с ней игры всегда заканчиваются плохо.

— Танцы с волками тоже, — отозвалась леди. — Что ж, простите, мне надо идти.

— О, подождите, — быстро отозвался ярл. — Я все время забываю, что вы не наша женщина, привычная к холоду. Позволите дать вам плащ?

— Я не замерзла, — настороженно отозвалась магичка, и Эйнар снова вскинулся, прислушиваясь.

Она что, стоит там без плаща? В одном платье на холодном ветру? Какого йотуна тогда этот волчий сын столько ждал со своим предложением? Забыл он! Эйнар закусил губу, прекрасно понимая, что вылезти сейчас будет глупостью и изрядным позором. Но, ради Пресветлого, лучше бы она ярла в комнате приняла, что ли! С той же Нэнси рядом, зато в тепле. Нет, побоялась досужих языков. Может, даже его самого…

— Тогда подарите мне еще немного времени. Вы ведь знаете, что завтра мы уедем? Не пришли вы за мной служанку, я бы сам попросил вас о разговоре, — сказал ярл снова изменившимся голосом, темным и мягким, как черный бархат его камзола.

— И о чем нам говорить? — с той же холодной осторожностью поинтересовалась леди.

— О танцах, — насмешливо и очень нежно сказал ярл. — О танцах с волками, как вы изволили выразиться. Один из них очень хотел бы узнать, не согласитесь ли вы изменить судьбу, раз до сих пор она была столь неласкова?

— Я слушаю, ваша светлость, — сказала Ло, мгновенно пожалев не о том, что позвала ярла на свидание — этого-то было не избежать, — а о том, что решила устроить его в глухом темном месте.

Нэнси, конечно, защищает ее репутацию, но личной горничной могут и не поверить, решив, что она прикрывает шашни госпожи. Нет, пока разговор шел о деле, Ло не тревожилась, но очень уж сладким стал голос вольфгардца.

— Все-таки позвольте, — сказал ярл, и на ее плечи опустился мягкий тяжелый плащ, теплый от чужого тела. — Здесь холоднее, чем вам кажется.

Первым порывом было снять непрошеную вещь! Но ветер к ночи подул пронизывающий… Ло молча пожалела Нэнси, замершую в уголке балкона. С девчонкой плащом не поделишься, и послать ее взять что-то теплое тоже нельзя. Непременно Баргот принесет кого-нибудь. Тогда точно от сплетен не отмыться.

Кутаясь в плащ, она невольно вдохнула тонкий горький аромат можжевельника и едва заметный, но коварный запах мужского тела. От плаща пахло его хозяином, чистым сильным мужчиной. Дерзкий запах, уверенный. И пьянящий, как старое вино. Снять плащ захотелось еще сильнее. А потом — закутаться в него плотнее и дышать, дышать… Замерев, Ло молча ждала, стиснув пальцами толстую ткань, мгновенно оградившую от холода и ветра.

— Знаете, — негромко и словно задумчиво сказал Рагнарсон, — сейчас в Вольфгарде мне решительно нечего делать. Новая война в ближайшие несколько десятилетий не начнется, я первый приложу к этому все усилия. Правят снова женщины, и мне остались только малые походы на земли чужих кланов. А из подобного я давно вырос, как из детского доспеха.

— И зачем мне это знать? — хмуро поинтересовалась Ло, против воли наслаждаясь красивым низким голосом, которому очень шли гортанные перекаты «ярловой речи».

— Затем, что я, пожалуй, надолго останусь в Дорвенанте, — спокойно отозвался северянин. — Может быть, даже на всю жизнь. Мне нравится ваша страна… И, полагаю, ваш король будет рад. Заложник моего происхождения, оставшийся у вас по доброй воле, — это ли не лучшее подтверждение, что мы хотим мира? А вам, если примете мое предложение, не придется расставаться с родиной, которую вы так любите.

— Предложение? Какое?

— Брачное, разумеется, — усмехнулся ярл, подставляя лицо ветру с наслаждением, словно холодные удары, от которых ежилась Ло, его гладили.

Стоя у перил, он смотрел в ночное небо, но все равно Ло чувствовала внимание вольфгардца так, словно он не сводил с нее глаз.

— Вы с ума сошли? — невежливо от растерянности выпалила она. — Или не заметили, что я уже замужем?

— Если это единственное препятствие, беру его на себя, — весело сказал ярл. — Да, я знаю, что опоздал. Но не так уж и сильно. Не прошло и месяца со дня вашей свадьбы, верно? Притом, госпожа моя, будем откровенны, вы ведь выходили замуж не по великой любви, а по сговору. Достойно и правильно для знатной женщины. Но на месте вашего короля я бы подобрал вам супруга получше.

— Благодарю, меня и этот устраивает, — из чистого упрямства сообщила Ло, всерьез раздумывая, не пора ли вернуть плащ и убраться подальше от сумасшедшего северянина.

— Чем? — поинтересовался Рагнарсон вежливо, но с неподдельным любопытством. — Он вам не пара ни по крови, ни по нраву. Знаете, мы ведь когда-то встречались… Он вам не говорил? Ну, я так и думал. Это и встречей-то не назовешь. Просто ваш муж ходил в дружине тана из моих родичей. И был, уж поверьте, той еще дубиной. Крепкой, как все невийцы, мореного дерева. Сейчас, я слышал, его зовут Кирпичом? От дубины — изрядное продвижение по службе, что и говорить. В самый раз для бастарда, взятого в дружину из милости, в память о его приемном отце.

— Простите, ваша светлость, — сказала Ло, распахивая и раздраженно дергая плащ, так и норовящий задержаться у нее на плечах, — но удовольствие любоваться звездами в вашем обществе не стоит того, что мне приходится слышать о собственном муже…