Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шлю Вам привет и мечтаю о том, чтобы это письмо дошло до Вас.
10 апреля 1976
Принстон
Дорогой Игнатий Игнатьевич,
Мне хочется думать, что до Вас дошло мое письмо от 20 ноября, но полной уверенности в этом у меня нет. В М был мой близкий друг, молодой профессор, мой бывший аспирант, который до Вас не успел добраться (был только три дня в М), но добрался до Л З К, кот был в этот день в больнице, и его тепло принимала Р Д О. Он (этот профессор) принес ей кое-что из мною написанного в 50-х–60-х г.г. Ранние вещи свои я не ценю, не люблю. Многое было написано наспех. Как я писала в моем Курсиве, я научилась думать поздно. Но научилась, все-таки, слава Богу!
Знали ли Вы Валентину, племянницу ВФХ? Она умерла лет пять тому назад. Может быть, если представится случай, Вы мне черкнете что-нибудь о ней. Знаете ли Вы Наталью Борисовну Вырубову, урожденную Кан, по первому мужу Хрущеву? Она дочь сестры ВФХ, жила всю жизнь в Москве (род 1901). Как, где и когда умерла Анна Ив? Читали ли Вы ее воспоминания (кот, как мне говорят, не очень ценны)?
О себе скажу, что я сейчас (на этот весенний семестр, кот кончается через три недели) была приглашена в хороший колледж, как лектор-гость. Читаю в аспирантуре лекции по структуральной поэтике и по структурализму вообще. Для меня эта область оказалась не “модой”, не “увлечением”, а чем-то гораздо более важным, что имеет касательство и к мировоззрению, и к методологии всей интеллектуальной деятельности, и к общей картине современности. Летом поеду в Калифорнию, там в библиотеке Хувера (Станфорд) лежат два ящика моих (и ВФХ) бумаг, кот я 25 лет не видела, хочу их посмотреть и кое-что из них напечатать.
Буду счастлива получить от Вас хотя бы короткое письмо. Будьте здоровы.
Думаю о Вас, вспоминаю.
Нина[248].
9 марта 1978
Принстон
Дорогой Игнатий Игнатьевич,
Это письмо передаст Вам мой добрый знакомый, профессор из Калифорнии, Роберт Хьюз, превосходно говорящий по-русски, и знающий и любящий ВФХ. Он, Хьюз, и наш общий друг, о кот Хьюз Вам расскажет, работают сейчас над собранием сочинений (предполагается четыре тома) ВФХ. Он мечтает побывать у Вас и поговорить с Вами.
Ваше долгое молчание уже давно беспокоит меня. В ноябре 1975 и в апреле 1976 г я писала Вам письма, а на новый год (1976-ой) послала карточку, но от Вас я ничего не получила. Я думаю о Вас, беспокоюсь о Вас. И кое-кто из здешних, побывавших в Москве не так давно, говорили мне о Вас. Я знаю, что здоровье у Вас не из крепких.
Сейчас осталось так мало людей, которые знали ВФХ, как знали его Вы. Я прошу Вас, если это возможно, рассказать Хьюзу все, что Вы можете, и не только о нем, но и об Анне Ивановне, и о Георгии Ивановиче, и может быть, передать ему кое-какие старые бумаги или дать ему их прочесть, или позволить их переснять. Он абсолютно верный человек, и Вы можете говорить с ним так, как говорили бы со мной. Одна из главных целей его поездки в М – повидать Вас и поговорить с Вами.
В одном из моих писем я писала Вам, спрашивая не знали ли Вы случайно племянницу ВФХ, художницу Валентину Х-Дидерихс. Она умерла неск лет тому назад (написала мемуары о Горьком). Не знаете ли Вы, остались ли у нее семейные бумаги Хей, и куда пошел ее архив? Была и другая племянница, Нат Бор Вырубова, урождая Кан, по первому браку Хрущева – м.б. Вы встречались в свое время с ней.
Что сталось с воспоминаниями А Ив? Вы мне писали о них давным-давно. Хранятся ли они у Вас? Может быть Хьюз сможет их прочитать у Вас, если это не слишком Вас побеспокоит? В “Личных Архивных фондах”, томе 2-ом, есть указание на то, что в ЦГАЛИ и в ИМЛИ есть бумаги ВФХ. Заглядывали ли Вы когда-либо в них?
Сама я живу по-прежнему в Принстоне, вышла в отставку в 1971 году, но продолжала преподавать в разных других университетах до прошлого года. Теперь вернулась к своей старой профессии: пишу, редактирую, собираюсь будущей осенью начать работу над новой книгой. Живу счастливо, свободно и в общем – трудолюбиво. И друзей кругом много, преимущественно молодых. Среди американских “славистов” есть талантливые, умные, прекрасные люди.
Простите за столько вопросов, которые я Вам задала в этом письме. Черкните мне несколько строк – Хьюза я увижу по его возвращении в США.
Дружески жму Вашу руку и желаю Вам здоровья и радости.
Н. Берберова[249]
“Курсив” продолжал прилежно работать: в новом обличии я повезла его в Питер (тогда еще – Ленинград) к Иде Наппельбаум.
Встрече с Нины Берберовой в нашем доме в Москве, в Мансуровском переулке, предшествовала нелепая невстреча в аэропорту Шереметьево. О своем приезде она предупредила меня открыткой с точным указанием дня, часа и номера рейса (написала не “рейс”, а “полет номер…” – в пору, когда она покинула Россию, о том, чтобы летать через океан, можно было только мечтать, и термины, связанные с воздушным транспортом, Нина Николаевна усваивала в Америке, переводя их на русский дословно). По скромности она не упомянула, что принадлежит к категории VIP, мы о таких изысках в то время еще понятия не имели и в нужный час стояли со своим букетом среди тех, кто встречал публику попроще, а Н.Н. упустили. К счастью, букет не успел пожухнуть и предназначенные ей розы были все еще “как хороши, как свежи”, когда на следующий день Берберова позвонила, спросила, может ли посетить нас (“да-да, конечно!”) и с присущей ей четкостью назначила дату: 8 сентября, два часа дня, на короткое время, если нам удобно (“разумеется, удобно!”). На самом деле это как раз было не совсем удобно, точнее, совсем не удобно: вечером мы ждали гостей по случаю дня рождения моего мужа – собственно, день рождения у Юрия был накануне, но та же Нина Николаевна помешала отметить его вовремя: на 7 сентября был назначен ее большой вечер, куда мы были приглашены загодя. С другой стороны, как мне тут же подумалось, чудесно было бы познакомить наших друзей с Ниной Берберовой, а ей представить небольшой, но репрезентативный срез интеллигенции нового поколения москвичей, что я ей тут же и предложила. Но нет, у нее мало времени, она сможет пробыть у нас не более часа-полутора, днем. Очень жаль.
