Даже в XVIII в. любая природная катастрофа большинством людей и большинством вождей приписывалась божественному наказанию за грехи (изучите, например, богооправдания Лейбница). В XX в. на короткое время верх взял рациональный подход, когда погоду считали всего лишь погодой, а не результатом чьих-то козней. Но с новой тенденцией во всех бурях и потопах винить углекислый газ этот период рационального мышления закончился, и уже слышен вздох облегчения – во всех причудах погоды мы вновь должны обвинять самих себя. Активное привлечение внимания к «погодным катастрофам» даже в последние годы связано с тем, что такой способ мышления поддерживает в людях идею о божественном возмездии.

Самый важный факт относительно природных катастроф заключается в том, что после 1920-х гг. количество смертей, вызванных наводнениями, засухами и ураганами, сократилось на 93 %, несмотря на рост численности населения планеты. И дело не в том, что погода утихомирилась, а в том, что мы стали богаче и можем лучше себя защитить.

Деньги – эволюционное явление. Они самопроизвольно возникли в среде торговцев, а не были введены законом, хотя на монетах и отчеканены головы королей: это лишь иллюстрирует стремление власти установить монополию на деньги. Однако безосновательно считать, что выпуск денег должен быть государственной монополией. Приведу вам историю времен промышленной революции в Великобритании. В XVIII в. все больше бедняков постепенно перебирались в города и работали за зарплату, покидая деревни, где жили почти в феодальных условиях. Так у работодателей возникла новая проблема – нехватка денег. Богатые люди расплачивались золотыми гинеями, но в ходу было слишком мало серебряных крон или шиллингов и медных пенни и полпенни. Серебряные монеты в золотом эквиваленте ценились выше в Китае, чем до́ма, поэтому их переплавляли и отправляли на Восток, и при этом Королевский монетный двор высокомерно отказывался чеканить дополнительные деньги на протяжении большей части XVIII в. Бывшие в ходу серебряные шиллинги постепенно истирались. А Английский банк не выпускал бумажных денег стоимостью менее пяти фунтов. Предприниматели из Бирмингема не могли платить рабочим серебром и имели лишь очень небольшой запас медных монет. Поэтому они расплачивались фальшивыми деньгами, которые можно было достать в большом количестве, хотя и нелегально.

Промышленник из Бирмингема Мэттью Болтон, владевший гигантской мануфактурой в Сохо, обратился в парламент с просьбой разрешить ему напечатать новые королевские монеты, однако Королевский монетный двор боялся потерять монополию и не был серьезно обеспокоен проблемой, так что Болтон получил категорический отказ. Промышленнику из Уэльса Томасу Уильямсу пришла в голову более удачная идея. Отпечатав монеты с рифлеными краями, которые трудно было подделать, он попытался заинтересовать Монетный двор новый дизайном. Ответа не последовало. Тогда в 1787 г. Уильямс начал чеканить монеты из меди собственных рудников в горах Пэрис на острове Англси. Он называл эти монеты не пенни, а «токенами» (жетонами), и их легальным образом можно было поменять на пенни. Эти медные денежные знаки стали называть «друидами». На красивых и качественно выполненных монетах было выбито изображение бородатого друида в капюшоне на одной стороне и венок из дубовых листьев и буквы PMC (Parys Mine Company) на другой стороне. По краю шла надпись: «МЫ ОБЕЩАЕМ ВЫПЛАТИТЬ ДЕРЖАТЕЛЮ МОНЕТЫ ОДИН ПЕННИ». Подделать монеты было практически невозможно из-за надписи на ободе: «По требованию в Лондоне, Ливерпуле или Англси». Многие владельцы фабрик стали платить своим рабочим друидами, а владельцы лавок принимали их вместо пенни. И это была частная валюта.

Владелец крупной металлургической мануфактуры в Стаффордшире Джон Уилкинсон попросил Уильямса печатать монеты и для него. Эти монеты стали называться «уилли», поскольку сталеплавильное производство Уилкинсона располагалось в Нью-Уилли. Однако они весили вдвое меньше монет Уильямса, поэтому рабочие быстро обнаружили, что торговцы принимают их за полпенни, а не за пенни. Поскольку на монетах был изображен профиль самого Уилкинсона, по Лондону разошлись насмешливые стихи:

(Поскольку производство железа приносит медные монеты, он отпечатал свой бесстыдный профиль на медяке.)

Этому примеру последовали и другие предприниматели. Вскоре (вопреки закону Грешема о том, что плохие деньги вытесняют хорошие деньги) токены вытеснили фальшивые монеты и стали законной валютой. Их брали охотнее королевских монет и принимали даже в далеком Лондоне. Тенденция печатать частные монеты прижилась. В 1794 г. 64 торговца впервые выпустили свои монеты, а к 1797 г. на руках находилось уже более 600 тонн токенов. Частные чеканщики решили проблему нехватки разменных монет. Историк Джордж Селджин в книге «Хорошие деньги» по поводу этого забавного эпизода заметил, что бирмингемские промышленники приватизировали пенни. Их монеты были намного лучше монет Королевского монетного двора, хотя были созданы всего за несколько лет и не защищались законом от подделки. Не имеющие монопольных привилегий частные предприниматели не только работали более эффективно, но и привлекали лучших граверов и чеканщиков и создали монеты, которые было трудно подделать. «Подобные заботы, – пишет Селджин, – были совершенно чужды обитателям бестолкового старого Монетного двора».

Королевский монетный двор не только отказывался производить больше монет, чтобы обслуживать новую промышленную экономику, но и отказывался переходить на новые методы работы. Как пишет Селджин, «ничто так хорошо не иллюстрирует упорство, с которым официальные чеканщики сопротивлялись техническим новшествам, как многократные, на протяжении более сотни лет, отказы от механизации чеканки путем замены ножниц и кувалды винтовыми или роликовыми прессами».

Частные чеканщики двигались дальше. В 1797 г. Мэттью Болтон наконец получил право чеканить королевские медные пенни с помощью парового пресса. Эти монеты имели приподнятый край, за что их называли «колесами». Но когда в 1804 г. он начал выпускать серебряные монеты (точнее, перечеканивать серебряные испанские доллары на английские монеты по пять шиллингов), Королевский монетный двор вдруг проснулся и начал трясти парламент с требованием защитить его монополию. Монетный двор перенял методы Болтона, лоббировал возвращение своих контрактов и постепенно вернул себе монополию. Таким образом, старое и закоснелое производство было модернизировано не за счет руководства, а за счет конкуренции.