Идея была безумной, но — на удивление! — она работала; если же случался сбой, включалась особая защитная программа и уносила его от опасности.

Существовала, правда, еще психологическая проблема. Оксфорд понимал, что, переносясь в викторианскую эпоху, он рискует испытать серьезную дезориентацию. Поэтому он снабдил костюм системой, благодаря которой видел предметы такими, какими они выглядели в реальности XXII века. Особый шлем изменял способ трактовки мозгом сенсорных данных, так что, глядя на кэб, он видел и слышал современное ему такси; смотря на жителей викторианского века, он видел своих современников, а на линии горизонта 1840 года различал очертания небоскребов 2200 года. Кроме того, понимая, что запахи тесно связаны с памятью, Оксфорд позаботился о том, чтобы свести обоняние к нулю.

Он знал, что, появившись в прошлом, должен через несколько минут снять костюм и увидеть викторианский Лондон без фильтра. Это раздражало его. Но он намеревался быстро закончить свою миссию, вновь надеть костюм и включить иллюзию. Он надеялся, что так ему удастся избежать культурного шока.

К сороковому дню рождения Эдвард Джон Оксфорд завершил все свои приготовления. Он переоделся в смешную викторианскую одежду, на которую надел свой костюм, выглядевший как белый комбинезон со сверкающими чешуйками-батареями. С его плеч свисал прорезиненный плащ, который служил для защиты костюма в те периоды, когда он не заряжался.

На грудь он прикрепил круглый плоский пульт управления, на голову надвинул большой, черный блестящий шлем. Через его череп потекли сложные магнитные поля: мозг и мощный процессор шлема начали обмен информацией.

Прыгая на ходулях, с цилиндром в руке, младший Оксфорд вышел из лаборатории и заковылял к длинному палисаднику за домом.

Его жена выглянула из кухни — дом находился на другом конце сада — и подошла к нему, на ходу вытирая руки полотенцем.

— Ты уходишь? Ужин почти готов!

— Да, — ответил он. — Не волнуйся: даже если я уйду на годы, то вернусь через пять минут.

— Надеюсь, ты явишься не стариком, — проворчала она и провела рукой по растущему животу. — Нам нужен энергичный молодой отец!

Он засмеялся.

— Не говори глупостей. Это займет всего несколько минут.

Он наклонился и поцеловал ее в нос.

Было ровно девять часов вечера, 15 февраля 2202 года.

Он настроил машину времени на пять тридцать пополудни, 10 июня 1840 года; место — верхний угол Грин-парка, Лондон.

Потом посмотрел на небо.

— Неужели я действительно совершу это? — спросил он себя вслух.

Потом сделал три длинных шага, согнул колени, оттолкнулся от земли и прыгнул высоко в небо. Жена увидела, как вокруг него образовался пузырь, после чего он исчез.

Эдвард Оксфорд в прямом смысле слова прыгнул сквозь время.

Мгновение дезориентации.

Короткое падение.

Он ударился о траву и подскочил.

Оглядевшись вокруг, он увидел холмистый парк, окруженный высокими стеклянными зданиями; на их фасадах сверкали рекламные вывески. Недалеко находился древний Музей монархии, некогда известный как Букингемский дворец, где демонстрировались реликвии более не существующей королевской семьи.

Акустический удар сопровождал выход на орбиту очередного шаттла. Над головой со свистом проносились личные флайеры.

Оксфорд пробежал в лесистый уголок парка, нырнул в чащу и стал протискиваться через подлесок, пока не почувствовал себя в безопасности от любопытных глаз. Потом снял свой удивительный костюм и повесил на низкую ветку. Протянул руки к шлему, отключил его и стянул с головы.

В ноздри ударила жуткая вонь: смесь сточных вод, гниющей рыбы и сгорающего допотопного топлива. Он закашлялся. Тяжелый удушливый воздух был пропитан пылью, раздражал глаза и царапал горло. Оксфорд упал на колени и схватился за горло, пытаясь вдохнуть побольше кислорода. Потом вспомнил, что приготовился к этому, пошарил в кармане и вынул оттуда маленькое устройство, которое приложил к шее. Он нажал на рычажок, послышалось шипение, затем последовал легкий укол, и в ту же секунду удушье отступило.

Оксфорд убрал устройство и какое-то мгновение отдыхал. Нормальному дыханию препятствовала не физическая причина, а скорее, расстройство восприятия. Шлем защищал его от мысли, что в этой атмосфере невозможно дышать; сейчас ту же функцию выполняло успокоительное средство.

От дороги, находящейся неподалеку, донеслись непривычные звуки. Цоканье копыт, грохот колес, крики уличных торговцев.

Он встал, поправил одежду, надел цилиндр и направился к выходу из чащи. Стоило ему выйти из-под деревьев, как преображенный мир атаковал все его органы чувств, и он был потрясен тем, что увидел и услышал.

Только трава сохранила привычный вид.

Через грязный густой воздух он разглядел огромное пустое небо; высокие стеклянные башни исчезли, и Лондон «опустился» на землю. Букингемский дворец, частично скрытый высокой стеной, выглядел неестественно новым.

По парку бродили люди в причудливых карнавальных нарядах — нет, напомнил он себе, это не костюмированный бал; они всегда так одевались, — и их медленная поступь показалась ему совершенно нарочитой. Несмотря на далекий приглушенный гул, Лондон, казалось, дремал, закутанный в одеяло безмолвия.

Оксфорд начал спускаться к подножию холма, стараясь преодолеть растущие чувства растерянности и дискомфорта.

— Мужайся, Эдвард, — сказал он самому себе. — Держись, не раскисай. Не давай этому миру ошеломить тебя. Это не сон и не иллюзия. Сосредоточься, выполни свою работу и возвращайся к костюму!

Он дошел до широкой дороги. Скоро по ней проедет королевская карета. Боже мой! Он увидит королеву Викторию!

Он огляделся. Все мужчины вокруг, как один, были в цилиндрах, дамы — в чепцах. Большинство джентльменов носили бороды или усы. Женщины держали зонтики от солнца.

Медленное движение. О, как тут все замедлено!

Он вгляделся в лица. Кто из них его предок? Он никогда не видел фотографий первого Эдварда Оксфорда — их и не было, — но надеялся заметить черты фамильного сходства. Он переступил через низкую изгородь, ограждавшую улицу, перешел на другую сторону и остановился под деревом.

Вдоль дороги начали собираться люди. Он услышал множество самых разных диалектов, и все они звучали до смешного манерно и приторно. Некоторые из них, решил он, принадлежали рабочим — тут он не понял ни единого слова; речь высшего класса была точной и ясной, но такой напыщенной, что казалась искусственной.

Его взгляд выхватывал из общей картины одну деталь за другой — они привлекали его внимание с какой-то гипнотической силой: разбросанный повсюду мусор, собачье дерьмо на траве, пятна и заплаты на одежде людей, гнилые зубы и искривленные рахитом ноги, подчеркнутая изысканность манер и кружевные носовые платки, оспины на лицах и чахоточный кашель.