многочисленное, чтобы ничего не бояться. Собесский имел за собой свою звезду, свой высший гений и христианского Бога. III. Битва. -- Приготовления -- Обедня отца Марка. -- Принудительная рекогносцировка. -- Польские гусары. -- Атака. -- Бегство татар. -- Собесский в стане врагов. -- Письмо Марысеньки. -- Золоченое стремя.  12-го сентября в четыре часа утра, окруженный генеральным штабом немецких принцев, король дошел пешком до развалин монастыря камальдульцев, недавно сожженного турками. Там воздвигли алтарь на открытом воздухе, среди руин, -- немых свидетелей разорения, призывавших небесную кару. Отец Марк д'Авеано, капуцин, известный в то время в Италии и в Германии своим благочестием и красноречием, прослывший пророком и чудотворцем, служил обедню; Собесский ему прислуживал, и они вдвоем взялись воспламенить храбрость христианского воинства. Король простирал руки к небу в немом молении; монах, вдруг прервав службу, обращаясь к войску, произнес громовым голосом:  -- Верите ли в Бога?  -- Да! Да!  Взяв в руки молитвенник, он обратился к толпе с приказанием:  -- Повторите за мною трижды слова: "Иисус и Мария!"  Рыдание пронеслось среди коленопреклоненной толпы, раздался возглас:  -- Иисус -- Мария! Иисус -- Иисус -- Мария!  Так создают людей бесстрашных, безжалостных, смелых и жестоких, по желанию. Ислам уже утратил в то время тайну магических формул, завещанных ему Магометом.  Марк продолжал говорить, произнося по-латыни слова простые, всем понятные по догадке; его вдохновенный взор, его повелительный жест говорили за себя, без слов. Во время причастия, с чашей в руке, он подал знак вождям -- Собесскому и Лотарингскому. Все поняли, что он предлагает избранникам приступить к причастию, которое им дарует сверхчеловеческие силы. Наконец, монах произнес отпуск: "Ita, missa est".  Он прибавил: "С вами Бог. Во имя Его я вам предвещаю победу".  Тогда Собесский вскочил на коня, войска выстроились и начали спускаться с горы.  На левом фланге -- императорские отряды; в центре германские; направо поляки с королем во главе. Приняв такой распорядок, Собесский обнаружил необыкновенную сметливость и проницательность. Выступая из ущелья Дорнбах и двигаясь на юг, эскадроны могли преградить путь отступления врагу и таким образом, удастся сосредоточить на них главную силу сопротивления. Собесский при этом ошибался, думая, что весь день пойдет на то, чтобы занять позицию для окончательного сражения. Операция, действительно, продолжалась до трех часов пополудни. В последнюю минуту Кара-Мустафа решился расположить на холмах пехоту и устроить несколько окопов. Двигались медленно, выбивая с позиций янычар, шаг за шагом с необыкновенным упрямством. При заходе солнца на левом фланге и в центре рассчитывали остановиться на занятых позициях. Но в эту минуту, в громадной толпе, собравшейся под зеленое знамя, привычный взор Собесского приметил колебание. Кара-Мустафа старался концентрировать налево главную часть армии, как это предвидел Собесский, но маневры шли медленно и нерешительно. Спаги, несомненно, узнали, что пред ним стоит победитель Хотина. Они могли различить простым глазом его грозный значок: соколиное крыло на конце длинного копья, и суеверный страх, испытанный ими при Лемберге, пронесся в их рядах, как бледный призрак, подкашивая их силы. Мгновенно Собесский принял решение: необходимо было воспользоваться возникшим смятением. Его адъютанты поскакали во все стороны: готовить атаку.  Но, по военной тактике польских войск того времени, требовалось исполнить предварительный маневр, полезность которого трудно себе объяснить в наше время: совершить, так сказать, насильственную рекогносцировку вражеских рядов. Изумленные германцы увидали небывалое зрелище: эскадрон польских гусар, с принцем Александром во главе (младшим сыном короля) вышел из рядов и поскакал к турецкому лагерю. Их было 150 всадников, все знаменитые дворяне. Всадники? Нет, скорее живые военные снаряды, так как этот отряд избранников по-своему вооружению не мог называться "легкой кавалерией". Каждый "товарищ" нес с собою целый арсенал: два меча, один короткий и загнутый, другой длинный и прямой, массу оружия, на луке два пистолета в кобуре, наконец, копье в 15 или 20 футов длины, с пустым древком для легкости, чтобы, разбившись при первом ударе, не сбить с седла самого седока. В металлическом панцире, с тигровой шкурой на серебряных латах, они еще привязывали к плечам металлические или деревянные стержни, покрытые перьями, придававшие им вид громадных зловещих птиц с раскрытыми крыльями; последние прикрывали затылок воинов и пугали лошадей врагов. Каковы были их кони? Силы необыкновенной, почти баснословной для нашего времени, так как в этом наряде, со всеми доспехами всадники сохраняли некоторую легкость и быстроту, пролетая пространство, перескакивая чрез рвы и ограды. Раз пустившись вперед, ничто их не могло остановить; они мчались, летели, как ангелы смерти, чудесные, фантастичные, грозные. "Лучшая кавалерия в Европе", -- говорил о них Далэрак, которого нельзя заподозрить в пристрастии к аристократам.  Собесский подозвал их вождя Сбиержховского. Последний не имел копья; он держал прямой меч в мускулистой руке, с рукавом, завернутым до локтя, чтобы вернее наносить удар. Простирая руку по направлению левого фланга оттоманской армии, где возрастали шум и смятение, король указал вождю на красную палатку, раскинутую там для визиря.  Эскадрон тронулся сперва легкой рысью.