плошке густое снадобье с резким запахом, и смугло-зеленоватую кожу их рук в тех местах, куда попадали брызги будущей мази, покрывала россыпь мелких красно-коричневых, похожих на ожоги пятен.

Пригнувшись под низким сводом, в пещеру вошел мрачный Рагхулун. Высокий рост избавлял вождя племени от необходимости соблюдения правил этикета — почтительный поклон выходил сам собою.

— Хассур, хар-ману.

— Хассур.

Мать рода на мгновение подняла голову от своей работы, чтобы поприветствовать вернувшегося под родной кров, и тут же снова склонилась над горшком с мазью. Стоявшая за спиной Рагхулуна Шара про себя отметила, что она не добавила «сафап ша-харуш»[64], видимо, действительно, была сильно занята, раз не пригласила к огню. Ну, вообще-то оно и верно: нечего заразу носить… Постоим на пороге.

— Девять воинов мертвы, мать. Я хотел бы исполнить последний долг. — Рагхулун разжал кулак, на его содранной ладони лежали девять шарух, перетянутых кожаными шнурками. Все, что осталось после того, как бездонный Морийский ров принял тела погибших.

— Принеси еще один, десятый шарух — тихий голос Рраугнур-иргита был полон грусти и невыносимой усталости. Глаза шамана были закрыты, а сам он неспешно покачивался из стороны в сторону. — Еще одного воина не вижу я среди живых… Его убил вождь-сухну с древним мечом, чья сломанная в битве сталь знает вкус крови уллах…

— Но ведь тот сухну давным-давно мертв! — удивленно пробормотала Шара, догадавшись, что речь идет о мече, сломанном в поединке между Харт’аном Гортхаром и человеком по имени Исилдур. Это так ее поразило, что она напрочь позабыла, где находится. Спохватившись, что даже не будучи приглашена к очагу, перебила шамана чужого племени, девушка похолодела и даже перестала дшать. Наркун-гу-ур… И что хуже всего — ее услышала мать рода. Ну еще бы… так заорать — глухой услышит!

— Кто с тобой, сын? — хар-ману Шадрух отставила в сторону плошку с пестиком и вытерла руки, напряженно вглядываясь в темноту занавешенного шкурой входного проема. Понимая, что прятаться не имеет смысла, девушка вышла из-за спины вождя и сделала шаг вперед.

— Хассур, хар-ману! — поклон получился даже несколько ниже, чем того требовал обычай. — Мое имя Шара, дочь Йарвхи из клана Желтой Совы. Это в Черных горах, далеко на востоке…

Шара замялась, не зная, что бы еще такое о себе поведать. Ну, не номер же бляхи называть в самом деле! Особенно здесь…

Меж тем, вторая из находившихся в пещере женщин повернула голову в ее сторону. Шара заметила, что, в отличие от матери рода, насчитывавшей, должно быть, лет четыреста, эта ирк-мани была молода, словно ровесница лучницы или чуть помладше. Теперь уже две пары раскосых черных глаз настороженно сверлили гостью: одна — с любопытством, другая же — с подозрением и плохо скрываемой неприязнью.

— Давно ли женщины Черных гор оскверняют себя прикосновением стали? — ехидно поинтересовалась хар-ману. — Где же твоя охрана, о, Шара, дочь Йарвхи из клана Желтой Совы? И как удалось тебе в одиночку найти путь в самое сердце Туманных гор, к жилищу Верных? Ответь мне.

Не зная, куда деваться от стыда, девушка принялась поспешно расстегивать пряжку перевязи с храгом. Уй, ящерица безмозглая, невоспитанная… пхут-тха… Совсем одичаешь в этой армии, скоро на шкуру у священного очага в сапогах станешь садиться! Правило и есть правило — негоже женщине, подательнице жизни, касаться оружия, что приносит увечья и смерть. Да что там, вообще железа нельзя брать в руки… даже скребки для шкур, ножи мясо резать — и те сплошь костяные да каменные, и это — в Унсухуштане, где железа больше, чем всего остального. С другой стороны, не объяснять же, как она, эта самая женщина Черных гор, в армии оказалась… Однако тут затянувшуюся паузу нарушил шаман:

— Тени минувшего, истинный облик которых ведом лишь Древнему, привели в наш дом названную Шарой. Я вижу начало пути, назначенного для нее духами, и не могу узреть его конца. Женщина с восхода явилась к нам в час утрат и смуты, в трудное для нашего бедного народа время, но на то была воля Мелх-хара.

Мать рода выслушала шамана, потом вновь изучающе оглядела Шару, и, придвинувшись ближе к ногам сидящего у огня слепого старца, задумчиво произнесла:

— Рраугнур-иргит… Ты сказал, что ее ведет воля Мелх-хара. Ты сказал, будто она явилась к нам в час беды. Но ведь и вороны слетаются перед великой битвой к месту, где суждено пасть побежденным. Ты ничего не сказал о том, что Мелх-хар послал ее к нам для спасения, надежды и помощи!

С этими обвиняющими словами хар-ману Шадрух повернулась к Шаре, да так резко, что звякнули вплетенные в волосы бронзовые височные кольца.

— Быть может, ты и вправду посланница Владыки Севера… — высокомерно протянула она. — Ответь мне, и я позволю тебе переступить порог нашего дома. Быть может, Мелх-хар наделил тебя великой силой сдвигать горы или вызывать огненный дождь? Может, ты возведешь вокруг нашего обиталища неприступную стену, за которую не сможет проникнуть ни один чужак? Может, ты защитишь нас от порождений Кхуру, не ведающих боли, страха и пощады?

— Нет… — покачала головой лучница. — Такой силы у меня нет. Прости, хар-ману.

— Но тогда, может быть, ты умеешь унять боль наложением рук? — вмешалась в разговор молодая девушка, что смачивала водой сухие воспаленные губы раненого. — Рраугнур-иргит говорил, что Харт’ан Мелх-хар наложением рук исцелял раненых на охоте сынов Ночного народа, и от одного его взгляда затягивались самые страшные раны. Рраугнур-иргит… — она беспомощно посмотрела на шамана, — тоже умеет успокоить чужую боль, забрав ее себе, но… он слишком стар для этого.

Черные глаза девушки с надеждой смотрели на гостью, не было в их взгляде и тени насмешки. Казалось, что она и сама с радостью согласилась бы подобным способом облегчить чужие муки, если бы обладала силой. Да и Шара многое отдала бы за то, чтоб не слышать жутких воплей безногого калеки, вцепившегося зубами в край одеяла.

— В самом деле, — кивнула мать рода. — Для того, чтобы остановить кровь и срастить рану, довольно вот этой мази — коготь ее указательного пальца постучал по краю глиняной посудины со снадобьем. — Вся беда в том, что действие его подобно сильному ожогу, а страдания сыновей столь велики, что двойной боли им просто не пережить. Эти двое или истекут кровью, или умрут от лечения. Ну же! Ты можешь помочь?

Шара напряженно молчала, пытаясь ухватить за хвост какую-то очень важную, но ловко ускользающую мысль. Унять боль… быстро, чтобы можно было прижечь раны… Наркунгур, ну почему здесь нет ни одного нормального лекаря!