В машине Анатолий Петрович сказал, что они зайдут к ней. В столе у Димы конверт с его распоряжениями относительно похорон. Шура удивилась, какие могут быть распоряжения? Он же не собирался умирать. Зачем ему было что-то писать? И он ей ничего не говорил… Анатолий Петрович вздохнул.

– Вы, Шурочка, молодая женщина, а в нашем возрасте уже приходится задумываться об этом. И оставлять б лизким пожелания, если они есть. Дима мне давно сказал про этот конверт. Хотя я и так знаю, что он хотел быть похоронен рядом с Ваней и Верой на Востряковском. Но там документы на участок, а они нужны для захоронения.

Еще Анатолий Петрович рассказал, что причиной смерти явился оторвавшийся тромб, закупоривший легочную артерию. К сожалению, тромб такого размера смертельно опасен, и тромбоэмболия протекает молниеносно. Смерть наступает очень быстро. Врачи ничего не успели сделать. Шура слушала и понимала, что это все. Димы больше нет. А есть могила Вани и Веры. Послезавтра там похоронят ее мужа. Она знала, что все эти годы он ездил на кладбище, но ее никогда не звал. Теперь она будет ездить к ним, к Ване, Вере и Димочке, вбирать, сажать цветы, ставить свечи и вспоминать. Никого у Димы, кроме нее, не осталось, значит, она должна ухаживать за их могилами.

В конверте оказалась записка, он писал, ще и как хочет быть похоронен. И удостоверение на участок №… Еще копия завещания – «…Все мое имущество, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю Леонтьевой Александре Сергеевне…»

Больше Шура участия ни в чем не принимала. Старалась не плакать, знала, что многие из присутствующих не поверят ее слезам. Да и не хотелось плакать, она была в каком-то отупении. Плакали Ольга Николаевна и Оленька. А она вспоминала почему-то похороны Виктора Ильича. Его не отпевали, а Диму отпели. И так красиво звучали голоса певчих… Подумала, что хорошие люди почему-то долго не живут. Диме шестьдесят восемь, а свекор вообще в шестьдесят один год умер. Несправедливо. На кладбище к ней подходили, выражали соболезнование. Шура молча кивала, устала… Смотрела на могилы незнакомых Вани и Веры Леонтьевых. Бедный мальчик! Всего два дцать лет прожил на свете. Бедная Вера! И она, Шура, тоже бедная… Теперь они родственники.

Наконец все закончилось. Похороны, поминки, речи, люди, прошли девять дней и сорок… Шура привыкла к мысли, что Дмитрия Ивановича больше нет, но не знала, как ей жить одной. Часто ездила на кладбище, убирала увядшие цветы. Цветов приносили много, и не хотелось, чтобы был неряшливый вид, Дима не любил.

Она вспоминала тот день, как держала его за руку в машине и говорила, говорила, так ласково и нежно называя мужа. А он открыл глаза, посмотрел на нее и сказал: «Шурочка, как жаль…» И смотрел на нее, пока его не увезли за дверь. Там он и умер, без нее. «Шурочка, как жаль…» Что жаль? О чем он жалел? Понимал, что умирает? Или жаль, что она так редко называла его Димочкой и говорила так мало нежных слов? Почему она всегда была так стеснительна и сдержанна? Долго не могла называть его Димой, а уж Димочкой только в тот, последний день. Почему? Какого-то Олега называла тысячью слов, что только не придумывала… А кто он такой? Просто бабник, изменяющий жене. Ловец молоденьких дурочек, совершенно ему ненужных. Никогда не любил ее, ни одного дня. Просто пользовался, не пропуская ни одной хорошенькой аспиранточки. Бог его наказал, такой противный стал, лысый, пузатый. Фу! Димочка рядом с ним выглядел куда лучше, моложе, стройнее… На похоронах она видела его и жену, Инну. Они подходили, что-то там выражали, ей было не до них… Что ей делать без Димы? Такая пустота…

Мама жила с ней, не хотела оставлять одну. Съездили на дачу, там все осталось, как в тот день. Убрались, выбросили испорченные продукты, поплакали… Столько хороших дней прожито здесь. Поехали в монастырь, помолились. А что дальше? Вернуться на работу? Не хотелось, как-то пусто и грустно. Наступила зима. На кладбище до весны ездить не нужно, снег все закрыл. Чисто, красиво… Новый год без Димы. Опять одна. Восемь лет встречала с ним, он любил праздники… Всег да было весело, красиво, подарки…

Но к Новому году неожиданный подарок ей сделала Оленька. Приехала советоваться, она беременна. Работает всего полтора года, работа перспективная, и она на хорошем счету у начальства. Но рождение детей, декреты и все, связанное с младенцами, у них не приветствуется. Ну, не официально, конечно, а так, негласное правило. В общем, молодые матери с часто болеющими детишками на той должности, что занимает она… Увы, можно не сомневаться, что карьера ее закончена. Вверх она уже не пойдет, а если часто будет брать бюллетень по уходу за ребенком, то и сократят при первом удобном случае. Или ребенок, или карьера. У нее надежда только на маму и бабушку. Иначе, как это ни ужасно, ей придется сделать аборт. Виктор говорит, что они пока не могут позволить себе детей, но ей так хочется этого малыша. Шура обняла дочку.

– Дурочка ты моя. Какой аборт? С ума сошла? Я тоже на третьем курсе не могла себе позволить ребенка, но твой отец и думать запретил об аборте. И ничего, справились. Мне все помогали. Тетя Надя, мама, няня была… Дедушка и бабушка твои помогали… Слава Богу вырастили. А если бы твой папа сказал тогда, что мы не можем себе позволить?

Представляешь, какой ужас! Не было бы тебя, моей красавицы любимой. Ты только роди, Оленька, никого не слушай, а мы с бабушкой заберем малыша на дачу и будем растить. Никаких хлопот у тебя не будет Даже не думай ни о чем. Делай свою карьеру.

– А я? Я тоже хочу растить своего малыша, – и она заплакала.

– Смешная ты! Ну что ревешь? Конечно, и ты будешь, как он без мамы? Но в свободное время, если тебе так дорога твоя карьера. Когда родится наш принц?

– Или принцесса, – засмеялась дочь. – В конце июля, наверно.

– Вот и хорошо. Прямо к твоему дню рождения. Летние детки самые здоровые. Виктору своему скажи, что это его никак не коснется, пусть успокоится.

– Ну, мамочка, зачем ты так? Он тоже будет очень рад, просто за меня беспокоится. За мою карьеру знает, как для меня важна работа.

«Еще бы ему не волноваться о твоей карьере! И о твоей хорошей зарплате, на которую он живет!» – подумала Шура, но вслух сказала:

– Ну и замечательно, бабушку обрадуем. А ты папе позвони, пусть готовится стать дедом. Вот бы Дима обрадовался…

– Не надо, мамочка, не плачь. Жалко очень, но что поделаешь. Зато у тебя внук или внучка появится. Ты кого больше хочешь?

– А ты?

– Да мне все равно. Но девочку лучше, правда?

– Конечно, лучше. Мальчишки хулиганят, не справимся, а с девочкой хорошо.

Оленька сказала, что будет молча ть на работе до последнего, а потом клятвенно заверит начальство, что у нее есть кому сидеть с ребенком. Даже декрет не будет брать до самого крайнего срока. Шура запротестовала, как это до крайнего? Нет, хотя бы за месяц обязана уйти, черт с ней, с этой работой. Не хватало из-за нее рисковать ребенком!

Следующим летом родилась девочка Ксения, Ксюша. Ради этого было заключено некое перемирие с зятем. Девочка жила на даче, и Оленька с Виктором приезжали в пятницу к вечеру, а в понедельник рано утром уезжали. Шура старательно скрывала свою неприязнь ради дочери и внучки. Пришлось отдать им свою старенькую «хонду», иначе на дорогу тратилось слишком много времени. Ненавистный зять с удовольствием уселся за руль, машина была хоть и не новая, но в прекрасном состоянии. Шура ездила мало и всегда следила за ней. Но жить на даче с ребенком без машины тоже было неудобно. На до было возить малышку к врачу, надо на рынок и в магазины… и она купила себе небольшую «тойоту». Когда деньги, лежавшие на счету, подошли к концу, Шура сдала квартиру. Продавать что-то из коллекции не хотелось: пусть пока все остается, жаль расставаться. Раз они решили жить на даче, имело смысл сдать квартиру. Цены на такие квартиры были фантастическими.