— Ладно. Я все равно почти закончила.

— Выходи к нам в сад, выпьем.

— Скоро приду.

Они внесли пакеты с продуктами в кухню, выгрузили все на стол. Ясмин споласкивала стаканы под краном.

— Я думал, может, в саду выпьем, — сказал Чарли.

Она обернулась.

— В саду? Зачем в саду?

— Потому что вечер очень приятный.

— Я только что убралась в передней гостиной. Почти полчаса возилась. Мебель на веранде грязная. Ею с прошлого года не пользовались.

— Тогда давай мне тряпку, я все вытру. Запросто.

Чарли достал из кухонного шкафчика тряпку и направился в сад, насвистывая что-то веселенькое. Бенджамин увидел в окно, как Чарли переставляет пластиковую мебель. Садик был всего несколько ярдов, полностью мощеный. Оставшись наедине с Ясмин, тоже смотревшей в окно, Бенджамин все пытался придумать, что бы такого ей сказать, но тут она раздраженно щелкнула языком и швырнула на стол посудную тряпицу.

— Так не делают, — проговорила она. — Бестолковый.

Она решительно двинулась на улицу, и вскоре Бенджамин расслышал, как они ссорятся. А затем кто-то вошел в кухню. Аника.

— Не волнуйтесь, — сказала она о раздраженных голосах, доносившихся из сада. — Это норма. Наша норма.

Она ополоснула заляпанные краской руки в моечной воде, высушила бумажным полотенцем, а затем побрела к пакетам с едой на кухонном столе.

— Думаю, кому-то лучше бы все это убрать.

— Я все достану, — предложил Бенджамин, — а вы раскладывайте по полкам.

— Можно.

Вынимая банки и упаковки и передавая их Анике, он заметил нечто странное. Чарли сказал, что закупаться будет в «Сейнзбери», а еда была из многих разных магазинов. Попадались банки супа из «Теско», помидоры из «Сейнзбери», фасоль и тушенка из «Моррисонз» и «Лидла». Аника заметила, что он растерялся, но поначалу промолчала — пока не убрала еще несколько покупок в шкафы.

— Он вам, наверное, сказал, что купит в супермаркете, да? — наконец спросила она.

— Да. А он где покупал в итоге?

Аника вновь ничего не сказала. До Бенджамина постепенно дошло.

— Вы же не берете из банков продовольствия?

Аника открыла пакет риса и принялась высыпать его содержимое в банку.

— Мама — нет. Считает, что это слишком стыдно. Вот Чарли обычно за нее и ходит. — Вид у Бенджамина был такой, что она решила добавить: — Чего вы так шокированы? Мы уже пару лет этим пользуемся время от времени. Привыкаешь.

— Но…

— Я в семейные финансы не вникаю, но они довольно, бля, кошмарные. У мамы не очень получается удерживаться на работе, и, чего уж там, никто пока не разбогател, жонглируя кубиками Рубика на детских праздниках. — Ссора в саду по-прежнему была в полном разгаре. — Вот поэтому они вечно цапаются последнее время. Когда с деньгами туго, все на нервах.

— Но Чарли все еще ухитряется платить за свою квартиру, — сказал Бенджамин, а затем вспомнил спальный мешок в багажнике машины и задумался, все ли из того, что рассказывает его друг, — правда.

— Ничего про это не знаю. Мне известно, что, когда они с мамой познакомились, у него была постоянная работа. А затем в нашей жизни возник Барон Умник, и мама поначалу его терпела, но сейчас они с Бароном на ножах. Жалко… — Она взяла у Бенджамина из рук жестянку с грушами — но мама так устроена. Чарли — милейший человек. Думаю, он ее по-настоящему любит, как бы плохо она с ним ни вела себя, но она все время хотела себе богатенького. Душераздирающее зрелище, в общем.

— Грустно, — сказал Бенджамин. — Действительно грустно. Жизнь совсем не сводится к деньгам.

— Говорит человек, ни разу не обращавшийся в продовольственный банк. — Она встала на цыпочки, чтобы задвинуть банку с фруктами на верхнюю полку, а затем повернулась и посмотрела на него. — Вы же не прям богатый, так?

Бенджамин растерялся.

— Все относительно.

— Короче, держите ухо востро с ней, вот и все. Она сделает на вас стойку и деликатничать не будет. Прямо у Чарли под носом вся такая «о-ой, я всегда хотела познакомиться с писателем, почему бы нам не встретиться и не выпить как-нибудь?»

Бенджамин, уже задумавшийся, из чего будут состоять «напитки» в саду, спросил:

— Вы, значит, пьете?

— Я? Алкоголь? — Вопрос показался до странного личным, но Аника поняла, что Бенджамин задает общекультурный вопрос.

— А, в смысле, мой… народ. — Глаза у нее засияли тихой издевкой. — Простите, не поняла.

— Я не хотел…

— Кто-то пьет, кто-то нет. — Она широко улыбнулась. — Я понимаю, все запутано, да? Жизнь в этой стране, пока смуглые не приехали, была куда проще.

Досадуя на себя, Бенджамин решил, что нужна быстрая смена темы.

— Мне понравилась ваша иллюстрация. Это для книги Тони Моррисон?

— Да. Не знаю, подходит ли картинка сюжету. Видимо, надо бы прочесть книгу как-нибудь.

— Возможно. Вы очень талантливая. И с языками у вас получается к тому же, как мне Чарли говорил. Французский и испанский.

— Да. Этим я хочу заниматься в универе. Где надеюсь оказаться месяцев через пять…

Позднее, когда они пили пиво в саду, пока Ясмин с дочерью готовили ужин, Бенджамин пересказал Чарли их с Аникой разговор. И Чарли (который вечно удивлял Бенджамина прежде неведомыми глубинами чувства) вперился вдаль (уж как это позволяли расстояния до окружавших их трех кирпичных стен) и промолвил:

— Я готов на что угодно, лишь бы сбылись мечты этой девочки. Абсолютно на что угодно.

Бенджамин глянул на него и увидел, как затуманились у Чарли глаза. Собрался откликнуться на сказанное, но тут зазвонил телефон.

— Нужно ответить, — проговорил он. — Это Софи, моя племянница. Она сегодня у отца.

Софи звонила сказать Бенджамину, чтобы срочно ехал в Реднэл. У отца, похоже, инсульт, «скорая» уже на подходе.

Последние пять месяцев получились у Софи тихими. Никаких официальных уведомлений со своего факультета о том, дан ли ход той жалобе на нее, она не получала, но руководство, судя по всему, пока действовало по принципу «виновна, пока не доказано обратное». Ее адрес изъяли из факультетской электронной рассылки, а сама Софи числилась в бессрочном оплачиваемом «отпуске». Обещали дисциплинарное слушание, но его отменили уже дважды: первый из-за забастовки в лондонской подземке, второй — по болезни профсоюзника, представлявшего интересы Софи.

Она изо всех сил старалась занимать себя, но это давалось нелегко. Трудилась над книгой — адаптацией своей докторской работы — и пыталась ежедневно проводить по нескольку часов дома за рабочим столом (кухонным). Писала она и новый цикл лекций, хотя не знала, удастся ли их когда-нибудь прочитать. Однако время тяжко обременяло ее — просто в смысле чем его занять, — и Софи не без желания помогала матери и дяде, навещая Колина как можно чаще. Накануне вечером она предложила приехать часам к шести и приготовить деду ужин. Через десять или пятнадцать минут натужной беседы она ушла в кухню чистить картошку и ставить мясо в духовку. Вернувшись и спросив Колина, не хочет ли он хереса, ответ она разобрать не смогла.