— Ты сегодня встречался с Нахид, так? Ежеквартальная отчетность.

— Ага.

— Как все прошло?

— О, фантастически. Если нравится, когда человек, с которым ты когда-то работал, обращается с тобой покровительственно и смотрит на тебя сверху вниз, — замечательно все прошло.

— И ты поэтому в таком паршивом настроении? Не пора ли уже забыть об ударе, нанесенном твоему мужскому эго, и жить дальше?

— Моему мужскому эго? Так я и знал. Почему не просто моему эго? Нет, тебе надо свести все к тому, что я мужчина. А дальше поговорить о моих «белых» привилегиях. Ну давай, расскажи мне, какой я, блядь, привилегированный. Расскажи мне, что подобные мне не становятся жертвами в собственной стране.

Софи глянула на Хелену — та смотрела на них в ужасе, к еде у себя на тарелке почти не притронулась. Софи внезапно стало стыдно.

— А вот сейчас ты несешь чушь, — проговорила она. — И нам не надо бы разговаривать в таком тоне на дне рождения у твоей мамы. Простите, Хелена.

— Не надо бы. — Хелена отложила нож и вилку. — С вашего позволения, отлучусь на минутку. Пойду поищу дамскую комнату.

Она отодвинула стул и медленно пошла вглубь ресторана. Иэн с Софи некоторое время ели молча.

— Тебе не кажется, что следовало бы пригасить это немножко? — наконец спросила Софи. — Ради нее — хотя бы сегодня?

— Она со мной согласна, между прочим. Она на моей стороне.

— С каких пор у нас стороны?

Иэн посмотрел на нее в упор и ожесточенно спросил:

— Ты понятия не имеешь, да?

— Понятия не имею о чем?

— Как нас злит вот это моральное превосходство вашей братии, которое вы постоянно излучаете…

Софи перебила его:

— Извини, пожалуйста, но кто они, эти люди? Кого — «нас»? Какая «ваша братия»?

Вместо ответа на вопрос Иэн задал встречный:

— Как ты думаешь, каков будет исход референдума?

— Не меняй тему.

— Я не меняю. Каков будет исход референдума, по-твоему?

Софи поняла, что Иэн продолжит настаивать. Надула щеки, выпустила воздух и сказала:

— Ну не знаю… «Остаться», наверное.

Иэн удовлетворенно улыбнулся и покачал головой.

— Ошибаешься, — проговорил он. — Победит «выйти». Знаешь почему?

Софи покачала головой.

— Из-за таких, как вы, — сказал он с тихим торжеством. А затем повторил, наставляя на нее палец: — Из-за таких, как ты.

* * *

Хелена вернулась из дамской комнаты, и им всем вместе удалось заполнить дальнейшие полтора часа безопасной, безобидной болтовней о мелочах. В конце трапезы явился сам Лукас с двумя стаканами портвейна — тоже за счет заведения — и маленьким бисквитом, который Грета испекла Хелене ко дню рождения. Они рассыплись в благодарностях, но пирог есть уже были не в силах, и Хелена забрала его домой. Иэн и Софи отправились обратно в Бирмингем.

В машине почти не разговаривали. Софи могла только догадываться, о чем думает Иэн. Она же размышляла о часах, проведенных за последние два года в компании Иэна и его матери: поездки в места, где Софи не чувствовала себя в своей тарелке, трапезы не в ее вкусе, мнения, с которыми она не соглашалась, разговоры, которые ей не нравились, знакомства с людьми, с которыми у нее ничего общего, и все это время — езда туда-сюда, туда-сюда по этим дорогам, этим однообразным дорогам, связывавшим Бирмингем и Кёрнел-Магну, туда-сюда в самом сердце Средней Англии, сердце, что билось вопреки всему в мерном, решительном ритме, тихо и неумолимо. Софи размышляла о часах, которые могла бы провести в других местах, с другими людьми, ведя другие разговоры. Думала о том, до чего иначе могла бы сложиться ее жизнь, если бы ее в тот день не поймали на превышении скорости по пути к станции Солихалл; до чего иначе могла бы сейчас быть ее жизнь, если бы она не отпустила в конце семинара ту неуклюжую шутку в адрес Эмили Шэммы. Эти усталые, более чем знакомые мысли удручили ее и наградили головной болью. А потому ей, возможно, следовало бы поблагодарить Иэна за то, что он попытался поднять им настроение, вдруг указав на проехавший мимо автомобиль со словами:

— Смотри-ка.

Софи подняла голову и открыла глаза.

— М-м?

— ИВВ, — сказал он. — Имейте в виду.

Ах да. Игра в автомобильные номера. Кажется, они уже много лет в нее не играли. Может, так оно и было. Софи попыталась явить улыбку, но ей это не удалось. А когда ей подумалось, что эти же буквы означают «Иэн, вали вон», ей стало грустно и стыдно.

Среда, 20 апреля 2016 года

Когда Бенджамин снял трубку, Лоис первым делом сказала:

— Ты слышал про Викторию Вуд?

Миг-другой он соображал, о ком вообще речь. Комик. Часто на телевидении. Очень смешная. Писала хорошие песни. Это она.

— Нет, а что с ней? У нее турне?

— Она умерла, Бенджамин. Виктория Вуд умерла.

— Правда? Сколько ей было?

Голос у Лоис дрожал.

— Шестьдесят два. Всего на пару лет старше меня. Я ее обожала, Бенджамин. Она была настоящей частью моей жизни. У меня будто лучшая подруга или сестра умерла.

Не в силах измыслить ничего утешительного, Бенджамин просто стал думать вслух:

— Что за год такой — 2016-й? Все помирают. Дэвид Боуи, Алан Рикмен…

Впрочем, как выяснилось, Лоис звонила не для того, чтобы сообщить ему эту новость. Она звонила сказать, что увольняется из библиотеки в Йорке и возвращается жить в Бирмингем.

— Вынуждена, — сказала она. — Нельзя больше сваливать на тебя всю ответственность по уходу за отцом. Это несправедливо. Я подала на увольнение, за месяц. Могу поискать новую работу, отсюда. Пафосно звучит, я понимаю, но у меня нехорошее предчувствие. Думаю, все станет хуже. Нам с тобой в такие времена лучше держаться вместе. Может, это последние дни.

* * *

Четверг, 21 апреля 2016 года

Когда Бенджамин снял трубку, Филип первым делом сказал:

— Ты слышал про Принса?

— Нет, а что с ним? Новый альбом записал?

— Он умер, Бенджамин. Принс умер.

Пылким поклонником Принса Бенджамин не был никогда. Тем не менее его потрясло, что 2016-й принес новость еще об одной «звездной» кончине.

— Принс? Умер? Шутишь. Сколько ему было?

— Пятьдесят семь. Нашего возраста, считай.

— Ужас какой. Что творится в этом году. Дэвид Боуи…

— Алан Рикмен…

— Виктория Вуд…

— Такое ощущение, что они все сматываются, пока могут.