Сев рядом на продавленный диван, глянула на часы, показывавшие около двух часов ночи. Первый Московский рейс был в семь утра, прямого авиасообщения с нашим городом здесь не было. Можно было и на поезде, но в любом случае в камере хранения аэропорта меня ждал чемодан. Да и родители собирались встречать в аэропорту, и объяснять им, как я попала на поезд, следующий совершенно в ином направлении, не собиралась.

Лёша изменился. Немного, но ощутимо. Наверное, в такие моменты говорят, что возмужал, волосы были коротко острижены, но не так, как перед армией, на щеках темнела дневная щетина, а сами черты лица стали заметно жёстче. Да и в плечах он раздался заметно.

— Что же с тобой творится? — в никуда спросила я, совершенно не рассчитывая получить ответ, а Орлов возьми и распахни глаза в этот момент.

— Я переживаю, — хрипловато отозвался он.

— Из-за чего? — уточнила, зачарованная его взглядом цвета жженого сахара.  

— Единственный человек, которому по-настоящему я был нужен, вычеркнул меня из своей жизни.

Отпрянула назад, не то чтобы специально, скорее чисто на автомате, не желая выслушивать его страдания по поводу Анисимовой.

— Вот только этого не надо, — жёстко отрезала я, попытавшись встать на ноги. Но Лёша меня опередил, ухватив за руку и потянув обратно. Засопротивлялась, он приложил чуть больше силы и я полетела прямо на него. В итоге вышло так, что я оказалась сверху, но Орлов всё ещё держал меня, не выпуская из своих объятий.

Энергично завошкалась, пытаясь вырваться.

— Не собираюсь я это всё выслушивать! — выпалила с чувством.

— Ну и не слушай, — рыкнул он. — Если ты так легко всё перечёркиваешь, то я не умею!

— Да пойми ты! Не всё в этой жизни, как жвачку, можно тянуть! Иногда нужно уметь ставить большую жирную точку! Чтобы впустить что-то новое…

Например, дочь.

— Точку, значит! — прорычал он, резким рывком переворачиваясь на бок и подминая меня под себя. Мир перевернулся, сбилась с мысли, теряя связь с реальностью, понимая лишь одно — как же я злилась!

Одарила его выразительным взглядом, настолько, что если бы он был молоком, то давно бы скис. А этот вот удержался, не оставшись в долгу и уставившись на меня не менее красноречиво. Так мы и лежали на узком диване, сжигая друг друга глазами и тяжело дыша.

А потом… А потом мы поцеловались. И абсолютно непонятно было, кто кого поцеловал первым. Просто эмоции вдруг пробили грань терпения, требуя хоть какого-нибудь выплеска. Нас почти разорвало от потребности сделать хоть что-нибудь.

Поцелуй ни разу не был похож на то, что когда-то происходило у меня дома. Ни нежности, ни ласки, ни терпения. Одни эмоции — острые, взрывные, бесконтрольные. Наверное, это и была страсть, когда голова не работала вообще, а тело жило своей отдельной жизнью.

Наглые руки заскользили по мне, вытягивая белую рубашку из пояса брюк, бедная ткань затрещала, но я не заметила, хватаясь пальцами за всё, что попадалась им на пути — бестолково потянула его футболку в сторону, натягивая её в области ворота: то ли пытаясь снять, то ли придушить этого гада.

Он прорычал что-то недовольное и, перехватив мою руку, снял с себя неугодный предмет гардероба. Пришлось разорвать наш поцелуй, нарушив силу взаимного притяжения. Что-то такое щёлкнуло в голове у Алексея Игоревича, отрезвляя его и заставляя засомневаться, потому что после того, как футболка улетела в неизвестном направлении, он не вернулся к моим губам, а неожиданно обмяк и просто уткнулся лицом в диван, возле моей головы.

Меня трясло. Самую малость. Цапнула его ногтями —  от досады захотелось сделать ему больно — но он даже не шевельнулся, лишь тихо застонал:

— Алька, скажи нет. Просто скажи нет.

Я замерла, зато Орлов продолжал свою мольбу. Голос звучал беспомощно, что только сильнее разгневало меня. И я поняла — не скажу. Ни за что. Из принципа, из вредности, из упрямства, да чего угодно. Пусть потом сама раз десять пожалею, но и ему жизнь облегчать не стану. Поэтому:

— Да, — сказала еле слышно. Несмотря на все свои мысли, уверенности в собственных действиях мне не хватало. Затем повторила, уже громче. — Да. Да!

Поначалу ничего не изменилось, он продолжал лежать лицом в диван, и я уже была готова разреветься, чувствуя себя мебелью… Я уже почти поддалась своему желанию спихнуть его с себя и скрыться отсюда раз и навсегда, когда Лёша быстрым движением впился в мои губы. Получилось больно… но в то же время пьяняще и одурманивающе. Прежде чем я успела опомниться, Орлов рванул полы моей рубашки в разные стороны, вырывая пуговицы с мясом. Это было последнее, что я помнила отчётливо, потому что всё, что было дальше, уже происходило без участия моего сознания.

Заморачиваться с бюстгальтером он не стал, просто задрав его вверх и накрывая мою грудь своими ладонями. Огладил, сжал, очертил пальцем… Внутри меня тут же всё завязалось в тугой узел, ухнув куда-то вниз живота. Вопреки всей сумбурности происходящего, он не торопился, будто бы смакуя каждое движение, каждый порыв. Лёшины поцелуи незаметно стали ниже, заскользили по шее, ключице, задержавшись в области груди и продолжив свой путь дальше. Целовал, лизал, покусывал… Мне только и оставалось, что кусать до крови свои губы, сдерживая рвущиеся наружу стоны, и выгибаться под ним, не находя себе места.

Всё тело изнывало от нетерпения, требуя большего. Вот только что именно это большее — оно не понимало. Потому что мне до ужаса хотелось его всего… такого большого, тяжелого, горячего, торопливого, непутёвого… Лёша тоже ни черта не соображал, метаясь от одной части моего тела к другой. Хаотично целуя то в губы, то в грудь, то кусая в шею, не забывая лизнуть ключицу, бесперемонно сминая грудь, попу, бока или прихватывая ртом кончик моего уха.

Иногда натыкался на бюстгальтер, зло матерясь, но так и не сумев совладать с застёжкой. С этой частью своего гардероба я разобралась уже сама, когда Лёшка отстранился от меня, стягивая свои джинсы. Лиф с остатками рубашками полетели на пол, зато моими брюками он занялся сам, снимая их с меня вместе с трусиками.

На диване было тесно. Полное отсутствие романтики и благоразумности придавало особую пикантность каждому нашему касанию, которые с каждым разом становились резче, порывистей, отчаянней…

 Еле-еле устроившись на боку лицом друг к другу и вжав меня в спинку дивана, Орлов закинул мою ногу себе на бедро и замер…

Прижалась лбом к его лбу и ласково потёрлась о кончик его носа.

— Лёшка… — быстрый поцелуй в щёку, — Лёша… — в бровь, — Лёшенька…

Быстрыми касаниями зацеловывала его лицо, запуская свои руки в короткий ёжик мужских волос. Он не мешал, давая мне возможность насладиться моментом, хотя сам явно сгорал от нетерпения. Его потряхивало, едва ощутимо, но я чувствовала, ловя кайф от его реакций. Мне нравилось… просто нравилось чувствовать его в своих руках. Провела пальцами по позвоночнику, Лёша издал странный гортанный звук, после чего вновь цапнул меня за ухо, не забыв затем пройтись языком по его контуру.