Он сразу уезжает из Тишинска, правда, его сообщник Виргиний остается по каким-либо причинам... впрочем, не имеет никакого значения по каким. Виргиний!!! Ах, что Виргиний, Ник наверняка увез украденное сокровище, толку от этого Виргиния... Какой бизнес у отца нашего любителя пухленьких женщин? Он занимается антиквариатом, и сынок наверняка помогает ему и, при всей своей глупости, разбирается в старинных побрякушках. «Дружище, Ник, это действительно котенок Челлини, мы непременно должны получить его – любым путем!» Он никакой не секретарь, он сообщник...

Я стояла посреди ночного городка, теплый ветерок обвевал меня, но я вся дрожала как в лихорадке, вытаращив глаза в темноту, – так ясно видела теперь все!

Виргиний, разумеется, обманул меня. Адрес наверняка ложный.

Бедные Борис и Глеб...

Я ничего им не скажу, они никогда не узнают, чтопотеряли. Впрочем, полтора миллиона долларов – это такая ерунда, если б за эти деньги можно было вернуть их мать... И хорошо, если адрес ложный, – им не придется общаться с подлецом и негодяем Ником. И Ник никогда не узнает, что Борис и Глеб... впрочем, это тоже не имеет никакого значения – даже если б Ник знал о своем родстве с мальчиками, даже если бы знал, что мальчики имеют больше прав на сокровище рода Ивашовых, то ничего бы не изменилось. Он все равно украл бы котенка Челлини.

– Инесса! – позвала я, но никто не отозвался, только пронзительно стрекотали сверчки.

Мне было жаль ее, бесконечно жаль – проще удавиться, чем испытывать такую нестерпимую жалость. Ее обманули... Может быть, даже лучше, что Инесса умерла, – она ведь не узнала, какее обманули.

Что-то странное творилось со мной. Я опять куда-то пошла, тихо ступая по разбитому асфальту, едва освещенному скудным уличным светом, – но путь мой лежал не к дому. Не к моему дому.

В начале улицы Паши Ангелиной стоял совсем другой дом, за черным забором.

Ладонью я провела по шершавым доскам и ощупью нашла калитку. Легко открыла щеколду. Собак во дворе не было, я это знала, только где-то рядом, в сарае, дребезжащим голоском заблеяла коза и тут же замолчала.

В окнах горел свет – в одном вдова Чернова при тусклом свете настольной лампы вязала какую-то декадентскую черную шаль, а в другом, на противоположном конце дома, я увидела Вадима Петровича. Он полулежал на кровати и читал какую-то книгу.

«Надеюсь, это не «Лолита» Набокова...» – усмехнулась я и кончиками пальцев, едва слышно, ударила по стеклу.

Он вздрогнул и выронил книгу. В один прыжок Вадим Петрович подскочил к окну, и лицо у него было такое, точно он знал, кто к нему пришел.

– Оля! – шепотом позвал он, разводя рамы в разные стороны. – Это ты?..

Он увидел меня и ничуть не удивился.

– Это ты...

– Откуда вы знали? – строго спросила я.

– Знал...

Он протянул мне руки, и я довольно неуклюже вскочила в комнату, тут же представив, как на моем месте то же самое сделала бы Инесса, – легко и изящно. «Лучше бы я умерла вместо нее!» – опять подумала я.

– Я так рад, что ты пришла. – Он заметался по комнате, не зная, куда меня посадить. – Я заходил к тебе – твоя тетя говорила?

– Говорила. У вас было какое-то дело ко мне?

– Да. Дело? Нет, ничего особенного...

Я села на его кровать, застеленную лоскутным одеялом, – вероятно, тоже творчество вдовы Черновой.

– Как вам здесь живется? – спросила я, оглядывая потемневшие от времени деревянные стены – из щелей торчала пакля, мебель была тоже старой и темной, но эта робкая, провинциальная бедность придавала странный уют комнате.

– Неплохо, хотя и скучновато... хозяйка все время козьим молоком угощает.

– Козье молоко очень полезное.

Он сидел на стуле рядом со мной, и кусал губы, и тосковал. «Что же мне делать с ним?» – растерялась я.

– Я пришла к вам... – тщательно подбирая слова, начала я. – Я пришла к вам затем, чтобы...

– Да-да, я весь внимание! – торопливым шепотом воскликнул Вадим Петрович, покачнувшись в мою сторону.

– Вы сидите, сидите... Я пришла к вам для того... Вы помните Инессу?

– Помню ли я твою подругу? Очень хорошо помню, ее безвременная кончина до сих пор меня...

– О, пожалуйста, это все лишнее, – перебила его я. – И вы меня не утешайте – это совершенно бесполезно, меня невозможно утешить. Однажды мы с ней говорили о вас. И она сказала одну фразу.

Я замолчала надолго.

– Какую же фразу? – наконец спросил он печально.

– Что мы должны закончить одно дело. Я и вы.

Я опять замолчала.

– Кажется, я не вполне... Если это то, о чем я думаю...

– Вы меня до сих пор любите? – сурово спросила я.

Он вздрогнул.

– Ну так что же вы молчите? Уже разлюбили?

– Как такое возможно... я тебя очень люблю. Вообще, если быть точным, я только тебя и люблю.

– Тогда вы, Вадим Петрович, не должны были забыть, в какой момент нас прервали.

Я вспомнила перевернутое лицо своей мамы, но тут же отогнала от себя это видение – какой смысл? Все равно уже ничего нельзя исправить, надо пройти путь до конца.

– Вспомнили? Я сидела, вы подошли, встали передо мной на колени...

Я протянула руку и стащила его со стула – он совершенно не сопротивлялся, упал безвольно передо мной на колени, его рот кривился то ли от улыбки, то ли от сдерживаемого плача.

– Я помню, – задыхаясь, сказал он и отвел полу моего голубого платья в сторону. – Я помню...

Я зажмурилась изо всех сил и приказала себе не сопротивляться. Я почувствовала его теплое дыхание на своей коже, потом он медленно провел языком от колена до середины бедра – по невидимому старому шраму. Я едва не закричала, потом представила, с каким лицом к нам ворвется вдова Чернова и что она скажет... Он замер, и на моей ноге осталось знакомое ощущение прохлады, как будто по мне провели листком мяты, потом этот прохладный жгучий след вдруг расползся по всему моему телу, остановился где-то внутри живота и затрепетал, завибрировал – так змея, покачиваясь, замирает перед своей жертвой, готовясь к смертельному укусу.

– Что же вы? – с ужасом спросила я, ловя пустоту перед собой. – Где же вы?..

Я открыла глаза и обнаружила, что Вадим Петрович преспокойно сидит передо мной, сложив руки, и в ближайшее время никаких действий предпринимать не собирается.

– Это все, – спокойно сказал он. – Больше я ничего не хотел тогда делать.

Не могу передать, как я рассердилась!

– Ой ли? – язвительно сказала я.

– Что?

– И вы хотите, чтобы я поверила... – Я буквально задыхалась от возмущения. – Что вы тогда, старый сатир... – Новая мысль вдруг озарила меня. – Нет, я понимаю – тогда вы еще были относительно молоды и вполне дееспособны, не то что теперь... и интерес у вас к молоденьким девочкам, а не к...