– А купить потом новый? Бог с ним, пусть старый пропадает, некоторые вещи важнее денег...

Он посмотрел на меня, как на идиотку.

– Нет, так транжирить я не могу.

– Ты же известный танцор, у тебя своя школа в Америке...

– Только русские могут говорить такую ерунду! – холодно произнес он.

– А ты? Ты разве не русский? – наивно спросила я.

Он промолчал, допил кофе и, словно нехотя, поинтересовался:

– Что за родственники?

– Дети Ивашова.

– Что? – крикнул он. – Что?

Чашка его опрокинулась, кофейная гуща растеклась по блюдцу.

– Можно гадать! – обрадовалась я. – Хочешь, я тебе погадаю? Я умею... – Я склонилась над блюдцем, словно бы не замечая, какое бледное у Ника лицо. – Оч-чень нехорошо... ай-ай-ай, тебя ждет казенный дом! Мне жаль об этом говорить, но вот эти перекрещивающиеся линии...

– У Николая Александровича не было детей, – тихо сказал он.

– Все так думали. И только недавно выяснилось...

– Несколько лет назад мы наводили справки – у старика не было детей. У него никого не было, я – его самый близкий родственник, я его прямой наследник...

Он едва не проговорился.

– Есть документы, – многозначительно произнесла я, имея в виду письмо Николая Александровича. – Есть свидетели. Есть признание Инессы...

– А при чем тут Инесса? – с яростью прошипел он, оглядываясь на бармена.

Теперь я видела этого человека насквозь. Это он украл. Именно украл, а не получил в дар от Инессы, которую он совсем не любил.

– Борис и Глеб – его дети.

Из него словно вышел весь воздух.

– Чушь собачья... – пробормотал он. – Ну что за чушь! Борис и Глеб не могли быть его детьми, он умер сто лет назад, глубоким стариком, и потом, Инесса по возрасту...

Он замолчал, прикидывая возраст Инессы, и, пока думал, его лицо все больше разглаживалось и светлело. Он решил, что я вру.

– Разве ты не читал своего соотечественника, известного писателя Набокова? – строго спросила я. – Его известный бестселлер, который «Лолита» называется...

– Ты сумасшедшая.

– Инессе было четырнадцать лет, когда она и Николай Александрович... Глебу сейчас шестнадцать, – терпеливо излагала я цифры. – Борису четырнадцать, он был зачат за две недели до смерти Ивашова.

– Что за чушь!

– Никакая не чушь. Ты хочешь сказать, что твой дедушка был стариком и ни к чему такому не был способен? Очень даже способен, любой старожил тебе подтвердит, что князь был чрезвычайно крепок и до последнего дня бегал босиком, даже по снегу. Я же говорю – есть документы.

Упоминание о документах опять очень не понравилось Нику.

– Человек, водки! – нервно крикнул он.

«Ага, ты задет! – радостно подумала я. – Никуда ты от меня не уйдешь, ты на крючке. Ты в чужой стране, ты всего боишься. И, что еще приятнее, у тебя даже денег нет».

– Это Инесса призналась? – все так же нервно спросил он. – Что ее дети от старика-соседа? Естественно, что еще она могла сказать, на кого свалить, маленькая шлюшка...

Мое сердце словно заледенело.

– Анализ ДНК, который бесспорно доказывает...

– Ивашов давно умер!

– Была эксгумация. – Я хладнокровно решилась на блеф. – Наша наука...

– В России нет науки!

– В России только наука и есть!

В это время подошел официант с подносом.

– Я вам не человек, – спокойно заявил он Нику. – Это только до революции...

– А кто же вы? – набросился Ник и на него, наливая из маленького графинчика водки.

– Я работник общепита, – с достоинством заявил тот и удалился к себе за стойку.

– Вот дурак... – пробормотал Ник, махом опрокидывая в себя водку. Похоже, слухи о том, что только наука и есть в России, были хорошо известны Нику. Нищета и ядерные боеголовки...

– Ладно, – вдруг хладнокровно заявил он. – Родственники и родственники. Пусть потом напишут мне.

– Ты должен отдать им то, что принадлежит им по праву.

Он чуть не поперхнулся второй стопкой.

– Чтоя им должен отдать? – осторожно спросил он, сверля меня взглядом.

– Старинный серебряный медальон и сердоликового котенка. Кстати, ты в курсе, что на медальоне некий Франсуа Боле, ваш общий предок? Во время наполеоновской кампании он остался в России, женился, его дочь вышла за одного из князей Ивашовых...

– Боже, как интересно... – пробормотал Ник. – Инесса мне ничего не говорила об этом...

– Значит, ты признаешься, что эти вещи у тебя?

– Что? Ах, да... да, она подарила их мне! – вдруг с каким-то подъемом воскликнул он. – Помнишь, я приходил, многие ваши соседи отдали все, что осталось от дедушки... и она отдала.

– Она не могла отдать. Есть свидетели, которые подтвердят, что она неоднократно заявляла вслух, что никогда не расстанется с вещами Ивашова. Потому что они принадлежат ее детям. Это память об их отце.

– Чушь! Она меня любила, она для меня на все была готова... знаешь ли ты, что такое любовь, девочка? – с вызовом спросил он.

– Это к делу не относится. Отдавай все, а то в милицию заявлю.

Он метнул на меня взгляд, полный ненависти, и опрокинул третью стопку.

– Ты закусывай... – посоветовала я. – Или на закуску денег нет? Опять все на Виргиния свалишь?

– А я заявлю, что ты сумасшедшая, – вдруг сказал он. – Все знают, что ты сумасшедшая. Что ты меня оговариваешь. Мне ваша соседка говорила...

– Какая соседка?

– Та, с большими серьгами. – Он скривил лицо, и я неожиданно увидела перед собой светлый лик незабвенный Клавдии Степановны.

– Все равно заявлю, – весело сказала я. – Пусть разбираются. Кстати, у меня в здешней милиции знакомые. Капитан Фоменко, например... Тут, в провинции, и не посмотрят, что вы американский гражданин. Это вам не Москва, здесь дикие нравы, здесь зимой по улицам медведи бегают!

– Какая ты гадкая девочка... ты умеешь портить жизнь окружающим! – Он о чем-то напряженно думал. – Хорошо! – вдруг встрепенулся он. – Ты, конечно, кое в чем права, у детей должна быть память об отце. Фамильный портрет предка и все такое...

Он вскочил со стула.

– Не вздумайте от меня убегать, – строго заявила я. – Сразу пойду к своему капитану.

– Нет-нет, пара минут...

Он убежал, а меня вдруг стало трясти от напряжения и от какой-то дикой, безумной радости. Неужели он все вернет? Я налила его водки и тоже залпом опрокинула ее. Бармен за стойкой даже не посмотрел в мою сторону.