К началу VII в. монотеизм одержал победу практически на всех территориях двух соперничавших империй. Древние языческие традиции сохранились лишь в нескольких местах, где они оказались особенно прочными. В Хорасане, к примеру, зороастрийцы, несмотря на титанические усилия, так и не смогли справиться с Митрой – ужасным и никогда не спящим мстителем за совершенную несправедливость. Он так и остался сидеть на своем горном, освещаемым рассветом троне. В Харране, который долго полагался на свое выгодное положение на полпути между Римом и Ираншехром, чтобы сохранять древний культ Сина, большинство жителей тоже отказывались поклоняться Христу. Тем не менее будущее бога Луны выглядело безрадостным. При Маврикии в город был назначен особенно назойливый епископ, которому поручили ликвидировать идолопоклонничество раз и навсегда. Язычников выявляли среди всех слоев населения и вешали на центральной улице. Поэтому оккупация силами Хосрова II для поклонников бога Луны оказалась в высшей степени своевременной. Персы были слишком заняты завоеванием мира, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как культ Сина. Однако к 629 г., после заключения мира и эвакуации персов из Харрана, восстановление римского управления стало неминуемым. Это было зловещее предзнаменование для городских идолов и их поклонников.

Язычники и манихейцы, иудейские христиане и христианские иудеи – гонения стали их общей судьбой. От имперских властей негде было спрятаться на территории плодородного полумесяца: разве только там, где прятались всегда – в приграничных областях. Веками огромные пространства к югу от двух великих империй служили убежищем – или местом ссылки, это как посмотреть, – для верований, которые в других местах уже потускнели и исчезли, словно чернила на древнем осыпающемся свитке. Поэтому перейти границу и направиться в пустыню – значило совершить путешествие в прошлое. Только в Аравии, за пределами досягаемости монархов, епископов и мобедов, еще выжили самые разные культы. То, что среди арабов находились евреи и христиане, известно точно, но нельзя утверждать, что кто-то из них был уверен в своем господстве. Даже в Химьяре, где власть перешла сначала к еврейскому царю, а потом к христианскому захватчику, ни один режим не сумел уничтожить древнюю репутацию Аравии как благоприятной почвы для ереси. Изображая наследника Давида, Юсуф своими деяниями ужаснул раввинов, а в Наджране название, данное святыне, построенной в честь тех, кто принял мученическую смерть за Христа – Кааба, – являлось безошибочным свидетельством пристрастия арабов-язычников к почитанию кубов. На самом деле Химьяр не был достаточно «огнеупорным» и как христианское государство. В последние годы правления Хосрова I оплаченный персами переворот прервал эфиопскую оккупацию, и еще через пару десятилетий Ктесифон установил прямой контроль над царством. Торговец из Ираншехра, «украшенный серьгами и имеющий персидский выговор», стал узнаваемой для арабов фигурой; причем он принес с собой поклонение Ормузду. Так на грядке с самой разнообразной рассадой появилась еще одна религия.

Тем временем далеко на севере от Химьяра, на границе плодородного полумесяца, и особенно вдоль границ Палестины, активно шло «перекрестное опыление». Ни в одном другом месте Ближнего Востока не было такого удивительного многообразия верований, сохранившихся нетронутыми. Там жили евреи, чья привлекательность для арабов пустыни была отмечена еще Созоменом; монахи, стойкие защитники халкедонской ортодоксии; монофизиты – воины Banu Ghassan. Самаритяне тоже, несмотря на катастрофические последствия их бунта против Юстиниана, продолжали наскакивать на скалу римской власти, а после неминуемого поражения и репрессий уходили назад в глубь пустыни. Покидая Святую землю, они лишь следовали по пути, протоптанному другими: евионитами, назареями, представителями других видов христианской ереси. Причем далеко не каждая частичка мозаики верований, сложившейся в Северной Аравии, была сделана из материалов, перенесенных через римскую границу. Языческие традиции, подсказавшие Мундиру необходимость омыть каменный алтарь ал-Уззы кровью четырех сотен девственниц, а набатеям – поклоняться черному Ка’Ьа Душары, никогда, в отличие от аналогичных традиций плодородного полумесяца, не подвергались активным репрессиям. Христиане Наджрана в имени, данном своей великой святыне, сохранили свидетельство склонности своих предков к поклонению камням. Это предполагает, что и в других частях Аравии, где верования и традиции пришельцев извне столкнулись с верованиями арабов, возник простор не только для конфликта, но и для скрещивания вер, являвшегося самым страшным ночным кошмаром имперских властей.

К началу великой войны этот кошмар стал реальностью. Мутировавшие традиции и обряды распространились в Аравии чрезвычайно широко. В появившихся гибридных культах мир видел тревожные свидетельства того, что может произойти в результате свободного рынка верований. Как, например, раввины или монахи могли понять общину, которая признавала одного Бога – творца мира, не отрицала его всемогущества, хорошо знала Моисея и Иисуса и при этом возносила молитвы ал-Уззе? Здесь, изливал свой гнев ожесточенный критик, самый грязный и самый отвратительный пример ширка. Но человек, выдвинувший это обвинение, не был ни евреем, ни христианином. Для Мухаммеда мушрик были не отверженными изгоями. Они являлись мужчинами и женщинами, выкованными в том же горниле, что укрепило его дух. Пророк, хотя и презирал поклонников ал-Уззы и других божеств, явившихся из тени идолопоклонства арабов – ал-Лат и Манат, никогда всерьез не обвинял мушрик в поклонении этой троице «женщин»64. Слово «богиня» ни разу не появляется в Коране. Пророк не упоминает и о существовании языческих святилищ. Идолы тоже, вопреки торжественным их уничтожениям, которые пророк якобы устраивал в Мекке, отсутствуют в его откровениях, равно как и в отчетах об археологических раскопках65. Но если многобожец не считал ал-Уззу божеством, то кем тогда? Лишь только пророк упомянул это имя, он сразу дал ответ: «Неверующие в будущую жизнь именуют ангелов женскими именами»66. Удивительное понижение в должности. Ал-Узза теперь считалась не богиней, а просто дочерью Бога, одной из тех многочисленных посланников Всевышнего, взмахи крыл которых нередко слышались над миром.

Мухаммед был не первым, утверждая, что те, кто, как мушрик, заявляют о своем монотеизме, но возносят молитвы ангелам, вряд ли могут считаться монотеистами. Христиане со времен Павла делали именно это67. Обращаться к ангелам по имени и устраивать им поклонение строго запрещено – таково было строгое указание церковного собора, собранного вскоре после смерти Юлиана, то есть во время, когда епископы имели особые причины предостерегать верующих от практик, которые отдают язычеством. Любой, кто будет застигнут занимающимся этой скрытой формой идолопоклонства, да будет проклят68, – сам Мухаммед не мог бы сказать лучше. Как легко было человеческим существам, даже тем, кто искренне считали себя слугами единственного истинного Бога, остаться в рабстве ширка. Снова и снова пророка тревожил и гневил страх перед скрытым язычеством – мнимым монотеизмом. Преступления многобожцев не только отвратительны, но и коварны. Как епископы во времена Юстиниана, объезжая внутренние территории своих диоцезов[3], ужасались неизменным пристрастиям христиан к ритуалам, которые практиковали их некрещеные предки, так и пророк был не менее встревожен тем, что один выдающийся богослов назвал «незначительными нарушениями, касающимися использования сельскохозяйственных животных»69. Пророк утверждал, что не только поклонением ангелам мушрик оскорбляют Всевышнего. Они также делают это, разрезая уши своего скота, освобождая некоторых животных от необходимости тащить плуг или нести груз и отказываясь произносить имя Господа на скотобойне70. За такие гнусные преступления, строго предупреждает пророк, виновный обязательно попадет в ад71.