– О, папа!

– По-моему, у нее уже в течение тридцати лет была причина, чтобы сделать это…

– Но ведь она по-своему любит тебя, ты нужен ей. Она…

– Нет; – ответил Уильям. Он, казалось, немного успокоился. Ему даже удалось выдавить из себя слабую улыбку. – Нет. В этом мы все как раз и ошибались. Все сошлись на том мнении, что я никогда не любил ее по-настоящему, почему и влюбился в Джулиет, а она любила меня какой-то странной любовью, почему и не бросила, несмотря на Джулиет. Но, дорогая моя Фрэнсис, оказывается, все на самом деле было наоборот. Это я любил, а она лишь позволяла любить себя. Хотя, может быть, любовь здесь вообще ни при чем, и это была просто привычка, и мы с этим так свыклись, что уже не могли отличить это от любви. Она сказала… сказала, что была несправедлива по отношению ко мне, позволяя мне жить так все эти годы… Она сказала еще, что ей всегда нужна была моя любовь, хотя сама она и не любила меня. Она очень честная, очень.

Фрэнсис, ошеломленная, поднялась с колен.

– Но я не понимаю, какое отношение к этому имеет мой ребенок?

Уильям откинулся на спинку кресла и, махнув рукой, произнес:

– Иди и спроси ее сама.

– Папа?

– Что еще?..

– Папа, ты хочешь, чтобы я осталась здесь, потому что мама в таком случае тоже останется?

– Нет, – ответил Уильям.

Фрэнсис посмотрела на него, но он отвел глаза в сторону.

– Понятно, – сказала она.

– Моя эмоциональная жизнь не удалась, – говорила Барбара, нарезая огурец. – Я растратила понапрасну всю свою энергию, никак себя не проявив. Вместо чувств у меня были одни прихоти. Да ты и сама все это знаешь.

Фрэнсис ничего не ответила. Она сидела за кухонным столом и намазывала масло на хлеб. Барбара продолжала:

– Мне кажется, что я – довольно-таки неприятная женщина. Я часто говорю ужасные вещи, и иногда это доставляет мне удовольствие. Я вообще выпадаю из своего поколения. Слишком молодой не могла смириться с ролью послушной жены, потом – слишком старая, чтобы быть независимой от брака. Но теперь я все же собираюсь уйти.

– А тебе не кажется, что уже… немного… поздновато? – спросила Фрэнсис. Она разложила на столе намазанные маслом куски хлеба. – Я хочу сказать, какой смысл придумывать себе такие приключения после всех этих долгих лет?

– В этом всегда есть смысл! И никогда не поздно это сделать! Почему ты решила, что тебе, в тридцать девять, жизнь дороже, чем мне? Потому что жить мне осталось меньше, чем тебе? – Она посмотрела на Фрэнсис. – Я беспокоилась за тебя всю свою жизнь.

Фрэнсис вздохнула.

– Я знаю. Ты всегда считала меня ни на что не способной и слабой…

– Нет, – сказала Барбара, – не совсем так. Я просто думала, что ты не создана для роли близнеца. Точно тан же, как я не создана для роли жены.

– Но мама!..

Барбара начала раскладывать на хлеб кусочки огурца.

– Тебе действительно нужен этот мужчина, да?

– Да.

– Ты счастливая. Я вот на самом деле никогда ни в ном не нуждалась. Ты уедешь жить в Испанию?

Фрэнсис подняла на нее глаза.

– Может быть…

– Я не могу давать тебе советы, я никому не могу давать советы, я для этого не гожусь. Но я поддержу тебя.

– Серьезно? Ты не шутишь?

– Когда у тебя начался этот роман, я была очень рассержена. Я думала: „Ну как можно быть такой глупой, чтобы решиться на эти отношения, не имеющие будущего? Как можно сознательно готовить условия для того, чтобы столкнуться с бедой в будущем?" Потом мне пришла в голову другая мысль: ну что такое, в конце концов, беда? Зачем жить, если только и делаешь, что стараешься избегать горестей? И, если бы ты отказалась от этой любви, что ждало бы тебя? Женитьба на одном из твоих прежних хлипких ухажеров? Или продолжение этих гонок с туристами по Италии, из которых ты однажды вернулась бы, как когда-то я, опустошенная и обессиленная? Но потом встал вопрос об этом ребенке, и я подумала: „Фрэнсис решилась! Она молодец, она решилась!" Я никогда не была так оживленна с тех пор, как решила поехать в Марракеш, который, кстати, оказался отнюдь не таким романтичным, как я ожидала. И я сказала себе: „Ну вот, теперь и мы с Уильямом можем выяснить свои отношения". И я высказала ему все. В том числе спросила, что стал бы он делать, если бы Джулиет завела от него ребенка.

– И что же? – проговорила пораженная Фрэнсис. Барбара соединила два куска хлеба.

– Ответа у него не было. Мне кажется, он никогда над этим не задумывался. Я знаю, он добрый. Его не надо просить о помощи. Но в каких-то отношениях я не могу его терпеть. Я устала от него. И еще больше я устала от того, что жизнь с ним делает со мной.

Фрэнсис прикрыла лицо руками.

– Вы оформите развод?

– Думаю, нет. Какой в этом смысл?

– Ты сказала Лиззи об этом?

– Еще нет.

– Тогда это сделаю я, – заявила Фрэнсис. – Я хочу сказать ей. Разреши мне сделать это?

– Хорошо. Как хочешь. Возможно, это не такой уж плохой вариант…

– Почему?

– Потому что на прошлой неделе мы с Лиззи немного повздорили, – осторожно проговорила Барбара. – Ты ведь знаешь, у ее детей была ветрянка, потом вышла какая-то история с их помощницей из магазина, ей даже пришлось уволиться от них, потом стало известно о твоей ситуации… В общем, Лиззи понесло. И я была вынуждена сказать, что ее просто гложет ревность и что она должна справиться с этим чувством, должна перебороть его, должна в конце концов остановиться. Может быть, мне и не следовало говорить ей это в присутствии детей…

– Да, не следовало…

– Но сказать все-таки надо было.

– Разве?

– Да, если она еще рассчитывает поддерживать нормальные отношения со своими мужем и сестрой.

Фрэнсис сложила руки крест-накрест на столе и опустила на них голову. Мысль о Лиззи вдруг наполнила ее жалостью к сестре, каким-то озабоченным состраданием. То же самое чувство охватило ее в то утро в Мохасе, когда концы штор шуршали по плиточному полу балкона, а женщина на аллее все звала своего куда-то спрятавшегося сына…

– Я встречусь с Лиззи, – сказала Фрэнсис. – Я пойду к ней завтра, я должна ее увидеть, ведь мы так давно не виделись. Мама…

– Да?

– А что будет с папой, если ты уедешь жить в Бат? Барбара помолчала. Она сложила сандвичи на блюде аккуратной горкой.

– Он может сделать то, что, вероятно, ему следовало сделать двадцать пять лет назад. Он может уйти жить к Джулиет.

Лиззи сказала, что она не хотела бы говорить в квартире, где, как ей казалось, было слишком много людей. У детей как раз начались школьные каникулы. Фрэнсис подумала, что сестра выглядит неважно. Дети же, напротив, несмотря на последние приметы ветрянки, смотрелись отдохнувшими и здоровыми. Гарриет помогала Роберту в „Галерее", потому что с уходом Дженни им остро не хватало рабочих рук. Лиззи сказала, что, полюбив работу в магазине, Гарриет всех удивила, и в первую очередь, ее, Лиззи. Она, правда, заметила, что Фрэнсис должна поговорить с Гарриет сама.