Но я скучаю по ней. Я смотрю фильмы и шоу, где подростки встречаются, ходят в кино, развлекаются. Чего бы я сейчас ни отдал, чтобы такой была моя жизнь. Ничего не делать, кроме домашних заданий в понедельник и выбора фильма, который можно посмотреть в пятницу вечером.

Я бы с удовольствием пришел к Веронике с цветами и бутербродами, чтобы пойти в кино, где мы держались бы за руки. Потом ночью по пути домой я бы целовал ее слишком увлеченно, слишком долго. Так, что она счастливо задыхалась бы, а у меня кружилась бы голова.

От одной только мысли о том, что я снова буду держать Веронику в своих объятиях, у меня кровь вскипает в венах. При мысли о том, что я буду сидеть рядом с ней, в моей душе воцаряется мир. Странно, как быстро она стала частью моей жизни, частью, без которой я не хочу жить.

– Мы почти дома, Люси, – говорю я, и Люси бесстрастно смотрит на меня, продолжая играть с волосами куклы. – Ты ведь знаешь, что призраков не существует, верно?

Я смотрю на нее в зеркало заднего вида, но она не реагирует.

– В этом доме нечего бояться. Это только твое воображение. Как только ты поверишь в то, что призраки – это просто истории, твои кошмары прекратятся.

В зеркале я замечаю, что Люси поднимает на меня взгляд.

– Ви сказала, что призраки реальны.

– Она ошибается. – Я подъезжаю к тротуару перед домом, и Вероника стоит на ступеньках крыльца. Она выглядит очень привлекательно в красной клетчатой юбке, полосатых чулках и джинсовой куртке. Она поднимает голову, наши взгляды встречаются, и мне хочется обнять ее, быть с ней, но в то же время… Люси боится.

Люси отстегивает ремень безопасности своего специального кресла, выпрыгивает из машины и бежит по дорожке к Ви. Они обнимаются, и я не спеша выхожу из машины. Люси произносит миллион слов в минуту, рассказывая Веронике о фильме, зоопарке и своем будущем братике. Вероника смотрит на меня с сочувствием в глазах.

Я пожимаю плечом, давая ей понять, что в порядке, что мне все равно больно.

– А это что такое? – Люси показывает на что-то позади Вероники на крыльце, и она тянется за этими вещами. В ее руках оказывается большая морская раковина и два огромных пучка.

– Это шалфей, – говорит Вероника Люси, – и ты знаешь, что он делает, когда мы его сжигаем?

Люси качает головой, и я признаю, что мне тоже любопытно.

– Он избавляет нас от нежелательных негативных энергий. Таких, как твой монстр.

Люси загорается:

– Значит, если мы его сожжем, мой монстр уйдет? – Вероника кивает, но тут лицо Люси вытягивается. – Но тогда твоя ма…

– Все будет хорошо, – она обрывает мою сестру и наклоняет к ней голову. – Ты хочешь мне помочь? То есть, конечно, если твой брат не против.

Вероника бросает на меня взгляд, в котором смешиваются надежда и нерешительность. Она просит меня простить ее.

– А это сработает? – спрашиваю я, и каждое слово сочится скептицизмом.

– Да, – ответ Вероники звучит печально, – шалфей прогонит все, что находится в доме.

– Люси, ты не могла бы подождать меня в фойе? – спрашиваю я.

Моя сестра смотрит на меня, потом на Веронику и в итоге слушается. Она не закрывает дверь полностью, а просто оставляет ее приоткрытой.

– Что с мамой? – спрашивает Вероника.

Я напрягаю челюсть, поскольку мамино объяснение все еще кусает меня.

– Произошло недопонимание. Она думала, что я вернусь домой раньше, чем получилось.

– Значит, ты знал, что должен был посидеть с Люси?

Нет. Мама клянется, что у нас был этот разговор, но я бы не забыл ничего подобного. Только не тогда, когда речь заходит о Люси. Я заламываю руки, когда зуд от желания прыгнуть становится сильнее. А что если со мной что-то не так? Что если это я схожу с ума?

– Как я уже сказал, это было недоразумение. Я ценю твою помощь. И помощь твоего отца. Обещаю, что в следующий раз у меня получится лучше.

«Я обещаю». Эта фраза звучит как удар кувалдой в грудь, поскольку я больше не чувствую, что должен обещать что-то кому-либо, когда даже себе не могу пообещать, что прямо сейчас не сделаю то, от чего могу умереть, – прыгну.

– Почему ты прикрываешь свою маму? – спрашивает Вероника, и мир окутывается красной дымкой.

– Я не прикрываю.

– Прикрываешь… – осторожно отвечает она.

– Она мать-одиночка, которая много работает и у которой двое детей. Она не должна жонглировать всем, и это не ее вина, что я все испортил.

– Ты не обязан быть идеальным.

– Я не идеален! – кричу я. – Я так запутался в своей же голове, что прыгаю со скал, помнишь? Я чудак для своих друзей, который не умеет правильно читать или самостоятельно решать свои проблемы со школой, чтобы получить академическую квалификацию для участия в соревнованиях штата. Это у меня папаша не появляется на глаза месяцами. Я даже близко не идеален. Я недостаточно хорош для этого.

Мы с Вероникой смотрим друг на друга, и ее серьезные глаза не отрываются от моих. Но в них есть еще кое-что, физическая и эмоциональная боль, и это заставляет гнев во мне трещать, когда мои собственные слова возвращаются, чтобы преследовать меня.

– Я не имел в виду, что быть странным – это плохо…

– Так ты позволишь окурить вашу квартиру или нет? – она резко обрывает меня, и это напоминает мне о нашей первой встрече в августе. Сегодня вечером я пришел домой злой на нее, и теперь она, кажется, злится на меня. Удары продолжаются.

Она ждет ответа, и я отвечаю ей честно:

– Если это не поможет прогнать кошмары Люси, тебе придется сказать ей, что призраки не реальны.

– Это сработает, – говорит Вероника. – Я забочусь о Люси и не хочу, чтобы она боялась.

Я слышу то, что она не говорит: она не хочет делать это, но хочет избавить Люси от кошмаров. Плацебо.

– Мы так не договоримся. Если это не поможет справиться с ночными кошмарами Люси, ты должна сказать ей правду. И ты больше не будешь говорить с ней о призраках. Я и ты – мы можем притворяться, сколько хотим, но Люси не понимает разницы.

Вероника прерывает зрительный контакт со мной, и мне это ненавистно.

– Я поняла тебя.

У меня по-прежнему есть желание работать с Вероникой над проектом, но мне нужно, чтобы кошмары Люси закончились.

– Я попробую.

– Что ты делаешь, Ви? – прошептала мама мне на ухо, когда я сегодня утром собирала ракушки и веточки шалфея. – Если ты проведешь ритуал очищения, он изгонит меня из дома. Это то, чего ты хочешь? Неужели ты хочешь, чтобы я ушла?