поставлен на кафедру лишь Великой Руси. Малая Русь и Литва по-прежнему оставались за Киприаном. Также оговаривалось, что в случае смерти Киприана руководимые им епархии отойдут под управление Пимена, а в последующем «на все времена, архиереи всея Руси будут поставляемы не иначе, как только по просьбе из Великой Руси».

Что же происходило в это время на Руси? Здесь разворачивались довольно неожиданные события. Мы помним, что в начале лета 1379 г. из-за бегства Дионисия Суздальского поручившийся за него Сергий Радонежский попал в опалу у великого князя. Однако уже через пару недель после того, как Митяй покинул московские пределы, отношение Дмитрия Ивановича к троицкому игумену изменилось в совершенно противоположную сторону. Летописец записал: «Того же лета (1379 г. – Авт.) игуменъ Сергии, преподобныи старець, постави церковь въ имя святыя Богородиця, честнаго ея Успения, и украси ю иконами и книгами и монастырь устрои, и келии возгради на реце на Дубенке на Стромыне, и мнихы совокупи и единаго прозвитера изведе отъ болшаго монастыря отъ великыя лавры именемъ Леон-тиа, сего и нарече и постави, и бытии игуменомъ в томъ монастыри. А священна бысть та церкви тое же осени месяца декабря въ 1 день, на память святаго пророка Наума. Сии же монастырь въздвиже Сергии повелением князя великаго Дмитриа Ивановича».[709]

Из прямого указания источника со всей очевидностью вытекает, что строительство и освящение монастыря не являлось чисто церковным делом, а стало возможным лишь благодаря содействию и личному участию великого князя. По обычной практике того времени строительство монастыря занимало два-три месяца. Следовательно, оно началось в сентябре – октябре 1379 г. А между тем еще незадолго до этого отношения Дмитрия Ивановича и Сергия Радонежского оставляли желать лучшего. Что же послужило причиной столь разительной перемены? Исследователи сломали по этому поводу немало копий.

Н. С. Борисов, обратив внимание на то, что Успенский Дубенский монастырь возник приблизительно за год до знаменитой Куликовской битвы, предположил, что он был основан в память о первой победе русских над татарами в битве на реке Воже 11 августа 1378 г.: «…год, предшествовавший Куликовской битве, был полон религиозного воодушевления, обращенного преимущественно к образу Девы Марии, небесной заступницы Руси. Осенью 1379 г. князь Дмитрий попросил «великого старца» основать новый лесной монастырь в хорошо знакомой Сергию малонаселенной местности к юго-востоку от Маковца… Главный храм нового монастыря князь желал посвятить Успению Пресвятой Богородицы. Этот праздник напоминал о победе над «погаными» в битве на реке Воже. Успенский монастырь должен был стать своего рода памятником героям, павшим в этом сражении».[710]

Мысль Н. С. Борисова о посвящении Успенского Дубенского монастыря победе Дмитрия Ивановича на реке Воже, которая произошла незадолго до праздника Успения Богородицы, отмечаемого 15 августа, поддержал В. А. Кучкин. Но, пытаясь объяснить, каким образом освящение данной обители могло произойти в период крайне непростых отношений между великим князем и Сергием Радонежским, он строит крайне сложную и противоречивую гипотезу. По его мысли, монастырь был заложен еще в 1378 г., вскоре после сражения на Воже. Но через несколько месяцев между Дмитрием Ивановичем и Сергием Радонежским наступило охлаждение отношений из-за бегства Дионисия Суздальского, и преподобному пришлось заканчивать строительство новой обители уже без участия великого князя.[711]

Б. М. Клосс предпочел обойти данный вопрос стороной, полагая, что Успенский Дубенский монастырь был основан не в память сражения на Воже, а в честь Куликовской битвы и был освящен 1 декабря, но не 1379 г., а двумя годами позднее – в 1381 г.[712]

В этих рассуждениях исследователей мы можем согласиться лишь с одним – Успенский Дубенский монастырь был основан в память некоего события, которое произошло в один из дней, близких к церковному празднику Успения Богородицы, отмечаемого 15 августа.

Но можно ли считать таковым событием сражение на Воже? Оно, как справедливо писал в свое время К. Маркс, было первым правильным сражением с монголами, выигранным русскими.[713] Однако отмечать его как решающую победу не имело смысла. По рассказу летописца, Мамай, не принимавший участия в битве, «тое же осени собравъ оста-ночную силу свою и совокупивъ воя многы, поиде ратию вборзе без вести изгономъ на Рязаньскую землю. Князь же Олегъ не приготовился бе и не ста противу ихъ на бои, но выбежал изъ своея земли. А градъ свои поверже, и перебежа за Оку. Татарове же пришедши градъ Переяславль Рязанскыи взяша и огнемъ пожгоша и волости и села повоеваша, а люди много посекоша, а иные въ полонъ поведоша и воз-вратишася во страну свою, много зла сотворивше».[714]

Гораздо ближе к истине в этом плане оказывается Г. М. Прохоров, полагающий, что вскоре после отъезда Митяя из Москвы произошел «крутой поворот в политике великого князя Дмитрия Ивановича» и, как следствие этого, коренным образом изменилось его отношение к Сергию Радонежскому. Показателем этой перемены явилось основание Успенского Дубенского монастыря, ставшее возможным лишь благодаря великому князю и его средствам. Московский летописный свод конца XV в. подтверждает данное предположение: «и бысть сеи манастырь присныи великого князя».[715] (Слово присный имело несколько значений, одно из которых родной, кровный.[716]) Пытаясь выяснить, какое событие могло столь сильно повлиять на радикальную перемену политики великого князя, исследователь отметил, что между сообщениями об отъезде Митяя в Константинополь и строительством Успенского Дубенского монастыря летописец говорит всего лишь о двух событиях – казни 30 августа сына московского тысяцкого Ивана Васильевича Вельяминова и смерти 11 сентября Семена, одного из сыновей Дмитрия Ивановича.[717] И далее он пишет: «Можно допустить, что вдруг отступить от прежнего политического курса, обратившись к его противникам, князя Дмитрия заставило сильное горе – смерть сына. Можно также допустить, что схваченный Иван Васильевич Вельяминов скомпрометировал сторонников церковного обособления и протатарской ориентации Великой Руси».[718]

Н. С. Борисовым было выдвинуто иное объяснение столь резкой перемены в отношениях великого князя к Сергию Радонежскому. На его взгляд, сторонники Киприана воспользовались последним средством, остававшимся в их распоряжении, – религией, верой средневековых людей в сверхъестественное, в чудеса. Исследователь обратил внимание на то, что в Третьей редакции своего труда Пахомий Логофет сразу вслед за историей о Митяе, грозившемся разорить Троицкий монастырь, помещает рассказ о явлении Сергию Радонежскому Богоматери. Н. С. Борисова наводят на размышление некоторые подробности этого чуда, в частности слова Богородицы, обещавшей Сергию свое покровительство и защиту созданной им обители. При этом историк обращает внимание на явное стремление Сергия распространить молву о явлении Богородицы и ее обещании оберегать монастырь. Сергий дважды рассказывает об