этом – вначале своему келейнику Михею, а затем специально приглашенным монахам Исааку и Симону.[719] Весть о «столь своевременном „чуде“», по выражению исследователя, должна была дойти до московского князя. «Возможно, именно оно (чудо. – Авт.), – предполагает Н. С. Борисов, – послужило причиной или по меньшей мере поводом внезапного и на первый взгляд труднообъяснимого поворота в церковной политике Дмитрия Ивановича, наступившего вскоре после отъезда Митяя в Царьград». По его расчету, эти события должны были произойти летом 1379 г.[720] Позднее ему пришлось скорректировать свою позицию. Дело в том, что в первом варианте своего труда Пахомий Логофет дал точные временные координаты данного события: «бяше же тъгда 40-ца Роже-ства Исус Христова, днем же пятокъ (пятница. – Авт.) бе при вечере».[721] Как справедливо указал Б. М. Клосс, Четыредесятница Рождества Христова – это навечерие Рождественского (Филиппова) поста, приходящееся на 14 ноября.[722] Поэтому Н. С. Борисову пришлось предположить, что «явление» Богородицы произошло «в конце 1379-го или в начале 1380 г.».[723]

Но все эти догадки исследователей оказываются не более чем предположениями, когда обнаруживается, что перемена в отношениях великого князя к Сергию Радонежскому самым непосредственным образом отразилась и на племяннике последнего – Феодоре Симоновском.

Выше мы говорили о том, что в начале осени 1377 г. Феодором был основан Симонов монастырь. Но уже в 1379 г. он перенес свою обитель приблизительно на полверсты к северу, ближе к Москве. Известие об этом содержится в Третьей Пахомиевской редакции «Жития» Сергия. Агиограф, рассказывая о строительстве обители, добавляет интересную деталь, отсутствующую в первом варианте его труда: «И въ время строениа основанна бысть церковь на другом месте каменна честным анхимандритом Феодором, чюдна и велика зело, во имя Пречистыя Владычица нашея Богородица честнаго ея Успениа, еже есть и доныне великая лавра, и множество братии».[724]

Историки, описывая данный факт, как правило, оставляют его без комментариев и не задают себе, казалось бы, самого простого вопроса: что подвигло Феодора менее чем через два года после закладки Симонова монастыря перенести обитель на новое место? Это выглядит довольно странным, если вспомнить, что первоначальное обустройство обителей всегда являлось делом трудоемким, а по свидетельству «Жития» Сергия, к 1379 г. оно было еще далеко от завершения. К тому же каменное строительство в Москве в этот период было настолько редким и требовало огромных затрат, что было возможно только при поддержке княжеской власти.

В частности, В. А. Кучкин просто фиксирует, что в 1379 г. Феодор заложил на новом месте церковь Успения Богородицы, после освящения которой в 1405 г. она получила статус главного храма Симонова монастыря. При этом старая обитель с церковью Рождества Богородицы в XV в. стала называться Старым Симоновом. Н. С. Борисов также отмечает это событие, никак его не комментируя: «В 1379 г. монастырь перебрался на новое место – на холм, где стояла молитвенная келья Федора. Оно отстояло от прежнего на расстоянии „яко дважды стрелить“. Там была заложена каменная церковь во имя Успения Богородицы». Б. М. Клосс, рассказав о том, что при закладке обители Сергий Радонежский одобрил выбранное племянником место, продолжает: «Но не так думал неспокойный Федор и в 1379 г. перенес монастырь на более удобное место, заложив новую церковь – теперь уже во имя Успения Богородицы». Лишь Л. И. Ивина попыталась ответить на этот вопрос. Она отметила, что «перенос монастыря на новое, более удобное место произошел после битвы на реке Воже (11 августа 1378 г.). Блестящая победа русских войск не сняла угрозы нового похода татар. Москва нуждалась в оборонительных сооружениях. Возможно, что таким целям должен был служить Симонов монастырь».[725]

Самым примечательным является то, что основанные Сергием и его племянником в 1379 г. храмы имели одно и то же посвящение – в честь Успения Богородицы. Явно не случайным является и то, что они возводились при активной поддержке великого князя. Все это заставляет предположить, что поводом для их строительства послужило некое другое событие, произошедшее около или в день 15 августа 1379 г., связанное с именами Сергия Радонежского и Феодора Симоновского, в память о котором Дмитрий Иванович решил их отблагодарить, основав новые обители.

Зафиксировав этот факт, обратимся вновь к источникам. Ранее мы уже говорили о тесной связи Сергия с боярским родом Вельяминовых и о том, что после смерти московского тысяцкого Василия Васильевича Вельяминова его старший сын Иван бежал 5 марта 1375 г. в Тверь. Именно во многом из-за действий последнего разразилась московско-тверская война 1375 г. Несмотря на то что Тверью она была проиграна, Иван Васильевич Вельяминов решился продолжить борьбу с великим князем. Не последней причиной этого стало то, что все его многочисленные владения были конфискованы Дмитрием.[726]

Беглый московский боярин, обосновавшись в Орде, постоянно напоминал о себе. Под 1378 г. летописец записал: «Того же лета, егда бысть побоище на Воже съ Бегичемъ, изнимаша на тои воине некоего попа отъ Орды пришедша Иванова Василиевича и обретоша у него злыхъ зелеи лю-тыхъ мешокъ, и изъпрашавше его и много истязавшее, послаша его на заточение на Лаче озеро, идеже бе Данило Заточеник».[727]

Мы можем лишь догадываться, что поп хотел отравить великого князя. Несомненно другое – у Вельяминова имелись свои информаторы в церковной среде и он внимательно следил за развитием событий в Москве после смерти митрополита Алексея. Обстоятельства благоприятствовали замыслам эмигранта: из Орды казалось, что Дмитрий, настаивая на кандидатуре Митяя, восстановил против себя значительную часть русского духовенства, и требовалась лишь самая малость, чтобы добиться его свержения. События начала лета 1379 г. вроде бы свидетельствовали о том, что в стан противников великого князя перешел и Сергий Радонежский со своими сторонниками. В этих условиях у Ивана Васильевича появился соблазн активных действий. Рассчитывая на свои давние связи с преподобным и надеясь на его поддержку, Вельяминов тайно отправился в Москву. Практически повторилась та же история, что и с Киприаном летом 1378 г. Но было и весьма существенное отличие – если Киприана, продержав сутки в клети, великий князь отпустил обратно, то с Вельяминовым церемониться не стали. Он был схвачен и казнен. Рогожский летописец под 1379 г. записал: «Того же лета месяца августа въ 30 день на память святаго мученика Филикса, въ вторникъ до обеда въ 4 часъ дни оубиенъ бысть Иванъ Василиевъ сын ты-сяцького, мечемъ потятъ бысть на Кучкове поле оу града оу Москвы повелениемъ князя великаго Дмитриа Ивановича».[728]

Никоновская летопись в описании казни донесла до нас весьма знаменательную подробность, свидетельствующую, что надежды Вельяминова на поддержку в Москве были далеко не беспочвенными.