Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда симптомы Веры стали менее выраженными, фокус терапии сместился на ее детей. С момента ухода Вериного бойфренда дети, прежде привыкшие быть тихими и покорными, совершенно отбились от рук. Она жаловалась на их надоедливость, требовательность и дерзость. Перегруженная и фрустрированная, Вера мечтала, чтобы ее мужчина вернулся и “вбил в них капельку здравого смысла”. Терапевт предложила Вере информацию о последствиях насилия в отношении детей и рекомендовала ей дополнить индивидуальную терапию терапевтической помощью детям. Они также рассмотрели практические варианты помощи в заботе о детях. Ситуация улучшилась, когда Вера, давно отдалившаяся от своей семьи, пригласила на пару недель в гости сестру. С ее помощью она смогла заново установить предсказуемый распорядок в ежедневной заботе о детях и ненасильственную дисциплину.
Терапевтическая работа продолжалась, фокусируясь на постановке конкретных целей. Например, на одной неделе Вера согласилась поставить перед собой цель ежеденевно читать детям на ночь одну сказку. Это занятие постепенно переросло в успокаивающую привычку, которая одинаково нравилась и ей, и детям, и Вера обнаружила, что ей больше не составляет труда уложить детей спать. Еще одним важным достижением стало, когда во время одного из таких вечерних чтений Вере позвонил бойфренд и заявил, что желает видеть ее немедленно. Вера отказалась нарушать заведенный порядок. Она сказала бойфренду, что ей надоело бежать к нему по первому требованию и что в будущем ему придется назначать свидания с ней заранее. На следующем сеансе терапии Вера потрясенно и с некоторой грустью сообщила, что уже не нуждается в нем так отчаянно, как прежде; в сущности, она чувствовала себя способной жить дальше и без него».
Как и жертвы домашнего насилия, люди, которые перенесли длительное насилие в детстве, часто, став взрослыми, остаются вовлечены в сложные отношения со своими абьюзерами. Они могут прибегать к терапии из-за продолжающегося конфликта в этих отношениях и желать на первых стадиях привлечь к ней своих родственников. Эти встречи тоже следует откладывать до тех пор, пока не будут созданы надежные механизмы и практики самозащиты. Часто в отношениях между насильником и его повзрослевшей жертвой по-прежнему присутствует некоторая степень принудительного контроля, а временами имеет место и само насилие. Терапевту ни в коем случае не следует полагать, что безопасность уже обеспечена; он должен тщательно исследовать перипетии семейных отношений выжившей. После этого пациентка и терапевт вместе могут очертить проблемные области, нуждающиеся во внимании. Расширение сферы автономии выжившей и установление границ в отношениях с родственниками – подходящие задачи для начальной стадии исцеления. Но открытие правды членам родительской семьи и конфронтация с абьюзером, вероятно, будут гораздо более успешными на более поздних стадиях[523].
Обеспечение безопасной среды требует внимания не только к психологической способности пациентки защитить себя, но и к реальностям баланса сил в ее ситуации. Даже когда забота о себе надежно обеспечена, у пациентки может по-прежнему не быть достаточно безопасной среды, чтобы перейти к следующим стадиям исцеления, которые включают глубокое и подробное исследование травмирующих событий. Случай Кармен, 21-летней студентки колледжа, иллюстрирует, как преждевременное разоблачение в семье повредило безопасности:
«Кармен вызвала скандал в семье, обвинив отца, богатого и влиятельного бизнесмена, в сексуальном насилии. Родители пригрозили забрать ее из колледжа и сдать на лечение в психиатрическую лечебницу. Она первой обратилась за лечением, чтобы доказать, что не является сумасшедшей, и избежать перспективы быть посаженной под замок отцом. Во время экспертизы у нее обнаружили множество симптомов комплексного посттравматического синдрома. Однако она не испытывала сильного стремления к самоубийству или самоповреждению, была способна заботиться о себе, так что для принудительной госпитализации оснований не было.
Терапевт изначально дал ясно понять, что верит в рассказанную Кармен историю. Однако он также советовал девушке оценить реальность баланса сил в ее ситуации и не ввязываться в битву, которую она обречена проиграть. В итоге был достигнут компромисс: Кармен отказалась от своего обвинения и согласилась пройти амбулаторное психиатрическое лечение с терапевтом по своему выбору. После этого родители успокоились и согласились позволить ей продолжать занятия в колледже. Отец также согласился оплачивать ее лечение.
В процессе терапии Кармен вернула себе многие воспоминания и обрела еще большую уверенность в том, что инцест действительно имел место; однако она чувствовала себя обязанной хранить молчание из страха, что отец прекратит оплачивать ей терапию или учебу. Она привыкла к обеспеченному стилю жизни своей семьи и считала себя неспособной зарабатывать на жизнь самостоятельно; таким образом, она целиком зависела от расположения отца. Наконец девушка осознала, что оказалась в тупике: она не могла продвинуться дальше в своем исцелении, пока отец держал в руках вожжи финансового контроля над ее жизнью. Поэтому, окончив предпоследний курс колледжа, она подала заявление об академическом отпуске, нашла работу и квартиру и договорилась о снижении стоимости терапии, исходя из ее собственного дохода. Эти меры позволили ей продолжить прогресс в терапии».
В этом случае создание безопасной среды стало возможным, только когда пациентка совершила серьезные перемены в жизни. Эта необходимость повлекла за собой трудные решения и потребовала жертв. Пациентка, как и многие другие в похожих ситуациях, обнаружила, что не сможет восстановиться до тех пор, пока не возьмет на себя ответственность за материальную составляющую своей жизни. Без свободы не может быть никакой безопасности и никакого восстановления, но свобода часто достается дорогой ценой. Чтобы обрести свободу, выжившим порой приходится отказаться практически от всего остального. Подвергавшиеся побоям женщины могут лишиться своего дома, друзей и дохода. Пережившие насилие в детстве могут лишиться родственников. Политические беженцы могут потерять свои дома и родину. Масштабы этих жертв редко бывают признаны.
Поскольку задачи первой стадии восстановления трудны и требуют массы ресурсов, пациент и терапевт одинаково часто пытаются «проскочить» их быстрее. Часто возникает соблазн пренебречь требованиями безопасности и с места в карьер броситься в следующие стадии терапевтической работы. Хотя самой распространенной терапевтической ошибкой является избегание травматического материала, пожалуй, второй по частоте будет преждевременное начало исследовательской работы, когда еще не уделено достаточно внимания задачам обеспечения безопасности и создания терапевтического альянса.
Пациенты временами настаивают на погружении в яркие и подробные описания травмирующих переживаний, полагая, что достаточно просто излить душу – и это решит все их проблемы. В корне этого убеждения лежат представления об излечении через насильственное переживание катарсиса, которое избавит от травмы раз и навсегда. Под влиянием такого верования терапия может представляться пацентам как своего рода садомазохистская оргия, во время которой они будут кричать, плакать, изливаться кровью и рвотой, умрут и возродятся очищенными от последствий травмы. Роль терапевта в такой реконструкции травмы пугающе сближается с ролью преступника, так как ему предлагается спасти пациента или пациентку путем причинения боли. Стремление пациентов к подобному быстрому и магическому исцелению питается как образами принятых в прошлом катарсических методов лечения, которые ныне заполонили массовую культуру, так и намного более древней религиозной метафорой экзорцизма. Случай Кевина, 35-летнего разведенного мужчины с длительной историей алкоголизма, иллюстрирует ошибку преждевременно начатой работы по раскрытию травмирующего опыта:
