– Это так, – признал я, поскольку и у меня был случай, когда допрашиваемый умер на столе, прежде чем я успел к нему прикоснуться.

– Потому – и только потому – я позволил Фолькену продолжить, ведь в первом случае это не было его ошибкой.

– Ну а второй?

– Знаете, есть такой стол с винтовой плитой для сдавливания… – он глянул на меня вопросительно, понимаю ли я, о чем идет речь, и я кивнул.

– Фолькен слишком сильно прикрутил винты и удушил того человека…

– Меч Господа, – рявкнул я. – Да такой ошибки не совершил бы даже ученик, а это ведь мастер гильдии палачей!

– Может, он пил с вами всю ночь… – Каноник метнул на меня косой взгляд.

– Не знаю, с кем он пил, но явно не со мной, – ответил я ледяным тоном. – Что сделали с телами?

– Вывезли в Ямы, – пожал он плечами. – Как обычно. Позавчера вечером.

– Обычно, дорогой каноник, – сказал я ему язвительно, – их перевозят на вскрытие и составляют подробный рапорт. Жаль, что в этом случае процедура не была соблюдена.

– Мы не согласуемся с вашими процедурами, – сказал он, и я видел, что он зол, хотя пытается это скрыть.

– Ладно уж, – махнул я рукою великодушно. – Что случилось, то случилось. Но я хотел бы узнать, отчего мастер Фолькен и писарь Хаусманн лежат в летаргии и наверняка вскоре умрут? Допрашиваемые были больны? Могли их чем-то заразить?

– Мне об этом ничего не известно, – ответил он.

– Странно, что вы не боитесь, что и с вами случится нечто подобное, – сказал я, глядя ему прямо в глаза. – Два человека, которые участвовали в том же допросе, что и вы, умирают, а у вас нет ни малейших опасений?

– Полагаюсь на Господа в милости Его, – ответил он, не отведя взгляда.

– Это достойно удивления, – ответил я, вставая с кресла. – Покорнейше вас благодарю, отец-каноник, что согласились ответить на мои вопросы. В рапорте Его Преосвященству не премину отметить: вы выказали немало доброй воли…

Он покраснел от злости, но ничего мне не ответил. Когда же я выходил, демонстративно отвернулся к окну.

Неторопливо шагая по саду у собора, я раздумывал над тем, что можно предпринять в этом скверном деле. Конечно, я мог принять слова каноника за чистую монету, быстро состряпать рапорт Его Преосвященству и позабыть о проблеме. Но сперва следовало задать себе несколько вопросов. И самый важный из них звучал так: епископ хотел, чтобы я прижал каноника, или же, напротив, хотел, чтобы Инквизиториум официально положил дело под сукно? Если верно второе, может статься, что дополнительные усилия с моей стороны будут восприняты безо всякого энтузиазма.

Впрочем, не буду скрывать: я руководствовался и весьма грешным интересом, продолжая задавать себе вопрос: кем же был тот четвертый, присутствовавший на допросе? И почему Одрил Братта отрицает, что в пыточной находился кто-то, кроме палача и писаря? Кого покрывал отец-каноник? Разве что неопытный писарь Хаусманн ошибся, переписывая протокол. Но, Боже мой, он ведь не был настолько неопытен, чтобы не уметь сосчитать до четырех!

Ну и последнее: как же так вышло, что и писарь, и палач находятся теперь между жизнью и смертью? И действительно ли их состояние связано с допросом? Я верил, конечно, в невероятные совпадения, поскольку жизнь давала мне к этому достаточно поводов (порой – к моей радости, порой – к искренней печали). Но именно поэтому я не намеревался исключать никакой возможности.

Я мог приказать следить за каноником либо же попытаться самому стать его ангелом-хранителем, но я не думал, чтобы каноник был настолько глуп, чтобы в ближайшее время заняться чем-то подозрительным. С другой стороны, правду говорят, что даже самые ловкие преступники попадаются, совершая глупейшие ошибки. А ведь Одрил Братта был человеком горделивым и самоуверенным. Допускал ли он вообще, что Инквизиториум осмелится за ним следить?

И все же пока я решил копать в другую сторону и проведать место, где двое обвиненных монахов нашли свое последнее пристанище. Речь, ясное дело, шла о Ямах. Это не самое приветливое место, милые мои, а уж поверьте, что если ваш нижайший слуга говорит о некоем месте «неприветливое», обычному человеку и вовсе не стоит совать туда нос.

Впрочем, честно говоря, Ямы оживали лишь после сумерек, и жизнь их была, хм-м… как бы это сказать… весьма специфической. Но сейчас, при свете дня, я мог надеяться, что сумею поговорить кое с кем, кто захочет дать мне ответы и притом не попытается доставить лишних хлопот, которых в Ямах хватало.

* * *

Ямы лежали за стенами Хез-хезрона, далеко от главного тракта, но к ним вел неплохой большак, хоть и разбитый колесами телег в дождливую погоду. Можно сказать, при Ямах возникло поселение людей, которые жили с мертвых. Могильщики, возницы и прежде всего кладбищенские «гиены». Вокруг Ям роились и мелкие перекупщики, худшие из гулящих девок, самогонщики да прочая голытьба. Правда, трупы попадали сюда, уже обобранные в Хез-хезроне от всего ценного, но человеческая изобретательность не знала границ. Ходили даже слухи, что была группа «гиен», связанная с гильдией мясников и доставлявшая тем обработанное человеческое мясо, но я надеялся, что в этих слухах нет и зерна правды. Хотя я помнил, как епископ и бургграф проводили по этому делу тайное следствие, которое, к счастью, не принесло никаких результатов. Признаюсь также, что когда я вспоминаю об этих слухах, даже телятина либо ягнятина кажутся мне на вкус несколько непривычными…

Я знал, что в Ямах высшей властью нераздельно обладал Куно Тауск, прозываемый Жабой, но я никогда не имел случая встретиться с этим человеком. Именно он распоряжался, куда отправлять телеги с трупами и где копать очередные могилы. Также именно он следил за порядком, в качестве помощников наняв стаю отчаянных негодяев, которым платили из городской казны. И он властвовал железной рукою, добившись, чтобы никто не вмешивался в его работу, так что можно было сказать, что в Ямах он был удельным владыкой, избежать приговоров которого невозможно.

Конечно, главной задачей Тауска и причиной, по которой его работу оплачивали из бюджета города, было обеспечение безопасности кладбища. Никто ведь не хотел, чтобы из Ям распространилась зараза, которая быстро добралась бы и до Хеза…

Тауск правил из квадратного кирпичного дома рядом с дорогой. Вход охраняла пара человек, и выглядели они так, что никто не захотел бы повстречаться с ними один на один на темной улице. Но, увидев инквизиторскую одежду, они быстро подрастеряли гонор и сделались покорны – хотя бы с виду.

– Господин Тауск у себя, – сказал один из них чрезвычайно вежливо. – Позвольте, господин, я вас проведу…

Комната, в которой я нашел Тауска, была чистой и прибранной, а сам распорядитель сидел за обильно накрытым столом и угощался вином и едой. Увидев меня, он поднялся.

– Нижайше приветствую, – сказал. – И что привело мастера Инквизиториума на мой скромный порог?

Теперь я понял, отчего его называли Жабой. Был он низким, полным, кожа его обладала нездоровым зеленоватым оттенком, глаза же были выпучены и широко расставлены. К тому же он обладал отвисшим вторым подбородком. И вправду, ты постоянно ожидал, что он в любой миг выпрыгнет из кресла и заквакает.