однажды она просто пришла с тарелкой печенья. Это привело к обеду. Потом каждое утро мы встречались в одной и той же кофейне, чтобы выпить кофе. Кино здесь. Концерт там. Мы стали друзьями. Она была замужем, я тоже. И я помню тот день, когда собиралась сказать ей что-то, противостоять слону в комнате. Я миллион раз прокручивала это в голове. Может быть, я не знала, что это будет означать для моей семьи или ее брака, но я знала, что даже если это ничего не изменит, это изменит меня на клеточном уровне. Я знала, что это будет самый честный момент в моей жизни.

Мне было все равно. Я говорила себе, что мне все равно. Она солгала папе. Она солгала мне. Это казалось непростительным, и все же я заставила себя спросить ее:

— Что случилось?

Рори подняла на меня глаза.

— Ну, в тот день ей тоже было что сказать мне. И судя по боли в ее глазах, я подумала, что это было то, что я хотела ей сказать. «Я люблю тебя, но не думаю, что мы можем быть вместе, но мне просто необходимо сказать тебе об этом». Я знала… Я просто знала, что это именно то, что я видела в ее глазах. Но это было не так, не в тот день. Нет. Ей нужно было сказать мне, что у нее рак толстой кишки третьей стадии, и ее муж уходит от нее, потому что у него нет сил смотреть, как она умирает. Ей нужно было, чтобы кто-то возил ее на процедуры и на приемы к врачу.

Мне все равно. Мне все равно.

— И ты это сделала?

Она кивнула.

— Да. Потом я отвезла ее сюда, в Колорадо, сразу после того, как здесь легализовали марихуану. Это ей очень помогло. — Губы Рори превратились в грустную улыбку, когда она отвела взгляд. — Это очень помогло мне. Это сделало мою реальность менее напряженной, а возможность потерять Роуз — менее болезненной. Однажды Роуз решила выращивать свою собственную марихуану в штате Небраска, нелегально, но у нее не было подходящего места для этого. Тогда я предложила использовать заднюю комнату моего салона. Никто, кроме меня, туда не заходил. В течение многих лет все, что там было — это старые стулья, треснувшие раковины и просроченные продукты. Несколько столов и ламп для выращивания, и мы стали выращивать свою собственную марихуану. Больше никаких утомительных поездок в Колорадо. Больше не надо платить за то, что мы вырастили сами за копейки.

Она усмехнулась, проведя рукой по мокрым волосам.

— Это было глупо. Большинство вещей, которые люди делают во имя любви, глупы. Я никогда не думала о том, что меня поймают. Я была слишком занята, беспокоясь о Роуз. Кроме того… кому придет в голову заглянуть в заднюю часть моего салона? Я была мамой с ребенком и мужем. Мы ходили в церковь каждые выходные, никогда не мухлевали с налогами. Я никогда в жизни не получала даже штрафов за парковку.

— Папа сказал, что это был взлом.

Рори кивнула.

— Да, посреди ночи кто-то вломился в мой салон. Сработала охранная сигнализация, и тот, кто вломился, не стал задерживаться. Но приехала полиция, и вот так мой мир разбился вдребезги. Я потеряла твоего отца. Свою свободу. Пять лет с тобой. И, по словам врачей, Роуз вряд ли бы дожила до моего выхода из тюрьмы. Но она выжила. Она полностью выздоровела.

— А папа? Как он узнал о вас двоих?

— Мы разговаривали перед судом. Он не понимал, зачем мне выращивать марихуану для подруги, с которой я познакомилась через свой салон. Зачем мне так рисковать? И он все копал, и копал, пока я не раскололась. Я сказала ему, что сделала это, потому что была влюблена в Роуз.

— Ты любила ее больше, чем меня.

Рори снова и снова качала головой.

— Нет. Я никогда и никого не любила и не буду любить так, как тебя.

— И все же ты решила сделать что-то, что отняло тебя у меня.

Она продолжала трясти головой, зажмурив глаза.

— Я… я ни на минуту не думала, что меня поймают. Я не думала, что кто-то вломится в мой салон и приведет полицию прямо ко мне.

— Ну, это случилось. Так ты сожалеешь об этом?

Рори колебалась. Это и был мой ответ.

— Я переночую в аэропорту. — Я протопала мимо нее.

— Подожди! Нет! Просто… — Она схватила меня за руку, ее ладонь скользнула вниз к моему запястью, когда она наклонила свое тело, чтобы сгорбиться передо мной, низко опустив голову. — Да… — Ее голос оборвался.

Я не хотела плакать о ней. Она не заслуживала моих слез. Рори разрушила нашу семью. Она уничтожила нас.

— Да… — Она всхлипнула. — Я сожалею о своей глупости и безрассудстве. Я сожалею о том, что рисковала столь многим, когда ты была… была моим миром. Мне очень жаль.

Ее честность и извинения что-то значили, но я не была уверена, что именно. Мне нужно было время, чтобы подумать. После того, как я пять лет верила в одно и то же, я не могла стереть свои мысли и чувства, чтобы принять ее версию истории. Пока нет.

— Я вернусь в воскресенье, но не знаю, останусь ли здесь. Я просто… не знаю. — Я отстранилась, пока она продолжала всхлипывать.

***

В субботу к полудню я прибыла в Хьюстон. Мои бабушка и дедушка пригласили меня на обед. Я сделала храброе лицо и рассказала о том, как мне было весело в Колорадо. Интересная смесь правды и лжи.

По дороге к ним домой после того, как мы вышли из ресторана, я получила сообщение от Фишера.

Фишер: Если ты не умерла, напиши Рори и скажи ей, что ты благополучно добралась до Хьюстона. Только не будь при этом полной задницей.

Я перечитала сообщение три раза, чтобы убедиться в том, что вижу на экране. Фишер называл меня полной задницей или, по крайней мере, частично задницей, поскольку намекал, что если я не напишу Рори, то стану «полной».

Подобно нечистым и греховным мыслям, которые часто приходили мне в голову, но никогда не покидали ее, я набрала свой ответ, зная, что никогда не отправлю его. Отправить его было бы равносильно тому, чтобы сказать его, а я никогда бы не сказал этого никому, даже Фишеру.

Риз: Пошел на хер!

Я улыбнулась экрану, позволив себе насладиться своей храбростью всего несколько секунд, прежде чем удалить сообщение и ответить на него с позиции