– Исе-е-е-е?

– Все, – говорю я. – Книжка кончилась. В чем мораль, понятно? Все какают. Так что нечего здесь стесняться. Я знаю, проще сказать, чем сделать. Меня тоже эта тема несколько смущает, так что я тебя прекрасно понимаю, но в моем случае эта проблема обусловлена глубокими подсознательными комплексами по поводу своей сексуальности, к тому же, я думаю, в какой-то степени и тем фактом, что я подсознательно отвергала своего отца, который пускал газы на людях и вообще вел себя вульгарно, что было для меня в детстве очень унизительно. Но тебе всего два года. Рановато для таких неврозов.

Только сейчас я понимаю, что Стейси уже давно стоит в дверях комнаты, и она слышала весь мой монолог.

– Ну, ты даешь, – говорит она. – Я и не думала, что ты такая закомплексованная.

Я чувствую, как по моему лицу разливается жар, и я знаю, что оно становится такого же алого оттенка, как лицо самой Стейси к концу пробежки.

– Слушай, – говорю я. – Ты просила помочь, и я тебе помогаю, так что не порти мне работу.

– Ка-а-а-ака, – говорит Эйден.

– Совершенно верно, – говорю я. – Мы про каку разговариваем. Хочешь что-нибудь добавить?

– Эйден кака гошочек, – говорит он, показывая рукой в сторону ванной, примыкающей к комнате.

– О боже! – вопит Стейси, выпучив глаза, бросается на ребенка и хватает его за руку. – Ты будешь какать?

Боже ты мой, думаю я. Неудивительно, что он не может нормально покакать. У нее такой бешеный вид, как будто это вопрос жизни и смерти. Эйден кивает, но продолжает смотреть на меня.

– Пошли, Эйден, – говорит Стейси, пытаясь тащить его за руку – Давай скорее. Пошли на горшочек. Ну, давай!

Она пытается схватить его на руки, но он вырывается и начинает реветь.

– Стейси, успокойся. Ты же его напугала.

– Кака, – хныкает Эйден, не спуская с меня взгляда.

– Ну что, парень, пойдем на горшочек? – спрашиваю я. Он кивает. – Отлично, пошли. У тебя все получится. Помнишь – все какают.

Я чувствую себя чир-лидером, развлекающим публику перед каким-то дичайшим извращенческим матчем.

– Не-е-е-ет! – возжит Эйден. – Ачу месте! Я с удивлением смотрю на Стейси.

– Что он сказал – «очуметь»? Это он у мамаши таких словечек нахватался?

– Да нет, – нетерпеливо отвечает Стейси, – Он сказал: «хочу вместе», в смысле какать вместе. Он хочет, чтобы ты пошла с ним.

– Серьезно?

– Серьезно.

Ну, я даже не знаю. Извините за каламбурчик, но мне это не кажется естественной потребностью. Одно дело – помочь проблеваться, но какать... Увольте, у меня своих комплексов хватает. И вообще, я беременна. Я смотрю на часы:

– Не думаю, что я смогу, Стейс. У меня сегодня куча дел, и я уже везде опаздываю. Думаю, я сдвинула ситуацию с мертвой точки, а дальше давай сама.

Эйден продолжает реветь, а теперь он еще и дергает меня за руку, прижимая другую руку к животу:

– Ивотик бо-бо. Эйден ошочек. Ашли. Стейси напряженно смотрит на меня:

– Все, Лара. Иди.

Ладно, думаю я. Я встаю и ковыляю за Эйденом, а он вприпрыжку вносится в ванную и останавливается перед старорежимным деревянным сооружением с горшком внутри и мультяшными стикерамй снаружи. Так вот ты какой, горшочек. Интересно. Я обращаю внимание, что в сооружении нет ни воды, ни слива, и задумываюсь над тем, как оно работает. Эйден тем временем так и стоит перед своим троном, не спуская с меня глаз.

– Хорошо, – говорю я, изображая жестами, что пора начинать. – Давай, раздевайся.

Он тупо пялится на свои ноги:

– Штаны. Тусики. Снять.

Парень, ты что, издеваешься надо мной? Я опускаюсь на колени и стаскиваю с него штаны, а потом расстегиваю липучки на подгузнике. Интересно, его надо выбросить или сохранить и потом надеть обратно? На всякий случай я решаю сохранить. Как его надевать обратно, я, разумеется, понятия не имею, но с этим разберемся потом. Если точнее, разбираться будет Стейси. Я стаскиваю подгузник через ноги и неожиданно оказываюсь лицом к лицу с его членом.

Ой. И яйца. Причем огромные. Больше, чем у некоторых моих бой-френдов. Как отвратительно. Забудьте все, что я говорила про «как-я-хочу-мальчика». Я не представляю, как бы я каждый день мыла ему яйца. Фу.

Бесштанный Эйден забирается на свой трон и тут же начинает громко тужиться.

– Ыыыыыы. Гхыыыыыы, – говорит он, но что-то меня это не убеждает. Он явно притворяется. По-моему, он считает, что так и полагается вести себя на горшке, и совершает этот ритуал только для того, чтобы произвести на меня впечатление.

– Ты действительно какаешь? – спрашиваю я его.

Он мотает головой.

– Не могу, – говорит он.

– Можешь, Эйден, можешь. Все какают, помнишь? Кит какает, и мышка какает, и птичка, и змейка. Они все хорошо какают, и ты сейчас покакаешь.

Тут мой живот снова начинает урчать, и я понимаю, что мне надо срочно найти место для отправления естественной надобности. Молнией промелькивает мысль, что вот он, мой момент истины. Переломный момент жизни, как ни посмотри. И.я не упущу этот момент. Сейчас я с ним разберусь.

– Знаешь что? – говорю я. – Я, пожалуй, тоже покакаю. Прямо сейчас. Мы вместе покакаем. Готов? Раз, два, три!

Я хочу, очень хочу, но не могу. Просто не могу в его присутствии. Мое пыхтение так же ненатурально, как те звуки, которые он мне только что изображал. Я понимаю, что я ничем не лучше двухлетнего ребенка. Я жалкая истеричка. И Эйден, следящий за мной своими цепкими глазками, прекрасно это знает. Но тут меня захлестывает волна отвратительных воспоминаний: все глупости и нелепости, которые я устраивала, чтобы, не дай бог, никто не увидел, что я иду в туалет, все оправдания, которые я изобретала, чтобы объяснить, почему мне надо срочно уйти куда-то, все мучения с больными кишками, которые я терпела столько лет, – все это проносится перед моими глазами, как в жутком психоделическом кошмаре на фекальныю тему. Ужасно.

Надо постараться. Я должна это сделать хотя бы для Эйдена. Я не хочу быть даже частично ответственной за то, что он станет какафобом вроде меня. Как я буду жить, зная, что я усугубила, а то и привнесла новые проблемы бедному невинному ребенку?

Закрываю глаза, набираю побольше воздуха и тужусь. Без дураков.

– Хххххыыы. – Я открываю глаза и смотрю на Эйдена. – Ладно, парень, теперь твоя очередь.

Он радостно улыбается. А потом улыбка вдруг резко исчезает, лицо кривится, и он издает громкое рычание: – Гхххыннн.

Одновременно со звуком выходят газы. Он слышит эти звуки и застывает в полном недоумении, тут же перестает тужиться и вопросительно смотрит на меня.